Надо же, – говорит вдруг бабушка. – Как быстро уснула. Ей спокойно на твоих руках, Матвей. До этого только вода имела над ней такую власть.

– В смысле? – не понимаю я.

– Марта очень любит воду. Стоит ее опустить туда – тотчас успокаивается.

– Знаете, а я вот тоже, – киваю я. – С детства вода – моя стихия. И спортом водным я занимался. Профессионально. Пока травму не получил.

 Твою мать! Вот зачем я это рассказываю? Причем так искренне, как будто делюсь.

 Да потому что хочется, блядь! Да потому что Агафья Ильинична – милейшая женщина, с которой хочется поделиться.

 А вот Слава продолжает иметь на лице неестественный оттенок. Да и сидит вся скованная. И это у себя дома. В родных стенах. Вот что с ней происходит?

– Ладно, давай отнесу в кроватку, – тихо говорит бабушка и поднимается. Аккуратно забирает у меня ребенка и идет с ней в комнату. – А вы ешьте, ешьте.

 Опять, как под гипнозом, слушаюсь. Беру один пирожок, откусываю и запиваю чаем. Вкусно. И порожки с яблочной начинкой, и чуть горьковатый пряный чай. А в сочетании – просто идеально.

– Что с тобой? – спрашиваю у Славы, дожевав. Она отводит взгляд, обнимает себя за плечи.

 Может, ей стыдно? Только вот чего? Дом как дом – жить можно. Бабушка у нее приятная женщина. Ребенок – прелесть... Что тогда?

 Глупая… Очень глупая мысль проносится в башке, но я ее отметаю. Да ну нафиг? Не может быть…

Глава 32

Стася

Мне плохо. Больно, страшно. Сердце бешено колотится в груди, кончики пальцев немеют, а лицо обдает жаром. Я вообще плохо соображаю.

 Несколько раз мне казалось – вот сейчас сознание покинет меня и я упаду в обморок. Но сознание упрямо маячит на грани, а жаль, мне бы очень хотелось пару раз отключиться, чтобы всего этого не видеть.

 Зачем бабушка пригласила в дом Матвея Георгиевича – понять еще можно, отблагодарить хотела. Ну вот зачем она вынесла ребенка и дала девочку ему в руки?

 Поняла? Догадалась? У бабушки сильно развито таинственное шестое чувство, так что не удивлюсь. Да еще и Марта с каждым днем становится все больше похожей на отца. Не только глазами, но и формой лица. Да еще пушок ее волос темнеет, а в нашем роду все были светленькие.

– Что с тобой? – слышу как в тумане вопрос Матвея. И только сейчас соображаю – бабушка забрала Марту и ушла с ней в комнату. А я испуганно отвожу взгляд и обнимаю себя за плечи, которые вот-вот начнут содрогаться от очередной истерики. И ведь чувствую, как мужчина пристально на меня смотрит. Ждет ответа.

– Все хорошо, – произношу я. – Больно и страшно, когда дети болеют.

– А мне кажется, что дело не только в этом, – подмечает он.

 Господи! За что мне это? За что так проказница-судьба со мной играет?

 Надо было сразу бежать без оглядки из его дома, но я испугалась, что вообще без работы останусь. Надо было ехать сюда на общественном транспорте, но я позволила Матвею Георгиевичу решить за себя.

Я слабая, безвольная, никчемная… Я приношу горе. Сначала Мите, теперь – своему ребенку.

– Посмотри мне в глаза, – говорит довольно жестко Матвей Георгиевич.

 Не могу. Даже это не могу сделать! Господи, где же бабушка? Пусть спасет меня от этого кошмара. Только некого винить, кроме себя самой. Некого! Я привезла его в этот дом. Я позволила всему зайти так далеко.

 Бабуля не появляется, зато Матвей Георгиевич оказывается рядом. И я чувствую прикосновение его пальцев к своему подбородку. Вздрагиваю, хочу отстраниться, но хватка крепкая.

 Наши взгляды сталкиваются. Это невыносимо. Больно на физическом уровне. Как будто каждая кость в теле ломается, как будто внутренности скручивает.

– Перестань меня бояться, – уже мягче произносит Матвей Георгиевич.

 Я снова вздрагиваю, когда его дыхание касается моей щеки. Даже здесь, в собственном доме, чувствую себя незащищенной перед ним.

– Жду на улице, – так и не добившись ничего от меня, бросает он и уходит.

 А я продолжаю стоять ни жива ни мертва, пока в кухне не появляется бабушка и не зовет меня:

– Стася!

 Даже отвыкла от такого обращения. Отмираю, как будто выныриваю из кипящей смолы, хватаясь за бабушку, как за спасительную соломинку. Смотрю в такие любимые и родные глаза, но не знаю, что сказать. Только и говорить ничего не надо.

– Он не плохой человек, милая, просто несчастный и запутавшийся.

 До меня не сразу доходит смысл сказанных бабушкой слов. Продолжаю смотреть в ее глаза и чувствую, как мои наполняются слезами.

– Ну-ну, моя хорошая, не надо плакать, – говорит бабушка. – Мужчины не любят женских слез, – она обнимает меня, крепко прижимая к груди. Гладит по голове и тихо говорит: – А то, что он отец, Матвей должен знать. И ему решать, что с этим делать. Но это так, совет. Я в любом случае буду на твоей стороне... А Мартушка скоро поправится. Только ты навещай ее. Моей любви ей, конечно, хватит. Но и мама ей нужна.

 Ее последняя фраза опять вызывает у меня прилив слез. Потому что я вспоминаю, как мне не хватало мамы, несмотря на все старания бабушки ее заменить. Да, мама – это другое. И я не должна лишать Марту матери. Причем любящей и заботливой.

 Старательно сдерживаю слезы. Выпрямляюсь, провожу рукой по бабушкиному лицу. Боже мой, а морщин-то у нее прибавилось, возраст берет свое.

– Спасибо тебе за все, – шепчу я.

– Это тебе спасибо, – улыбается она. – А теперь иди, тебя ждут.

 Целую бабушку и иду к двери. На ходу вытираю ладонью все еще влажные глаза. Спускаюсь по ступенькам и быстрым шагом приближаюсь к калитке. Она открывается со скрипом, я выхожу на улицу и оглядываюсь. Пусто. И даже как-то непривычно тихо.

 Машина Матвея Георгиевича стоит на том же месте, за кустами акации. Издалека вижу оранжевый огонек сигареты, который иногда мелькает в открытом окне.

 Подхожу ближе и с каждым шагом чувствую – ноги подкашиваются. Так, спокойно, Станислава, держи себя в руках и на ногах.

 Открываю дверь автомобиля, сажусь. Поворачиваюсь в сторону водителя, Матвей не смотрит в окно, потом выбрасывает окурок и заводит машину. Резко разворачивается. По деревне едем медленно, но оказавшись на дороге,