Поручив Олегу Романовичу подкладывать дрова в печь, Кузьма подхватил ведра и побежал за водой. Вернувшись вскоре, он налил в большую кастрюлю воды, поставил ее на плиту и снова вышел из дома. Вслед за ним вышел и Олег Романович. Кузьма уже разжигал во дворе небольшой костер между двумя воткнутыми в землю металлическими рогатинами. На перекладину между ними он повесил котелок с водой. Только теперь Олег Романович заметил, что на плече у него появился карабин.

– Ну вот садись, повечеряем чем Бог послал, – заговорил он, – только без ружья на улицу не выходи. Здесь и медведи, и волки водятся. Стрелять в них без нужды не надо, а вот отпугивать часто приходится. За водой, не ленись, на ручей ходи. Он хоть и чуть подальше речки, но вода в нем целебная. В прошлые времена к этому ручью люди издалека приезжали, теперь позабыли, а зря.

Проговаривая все это вроде как самому себе, Кузьма расстелил на стоявшем поблизости от костра пне полотенце. Положил на него хлеб и сало, нарезал и то и другое крупными кусками и снова убежал в дом. Вернувшись, жестом пригласил Олега Романовича к импровизированному столу. Олег Романович достал из карманчика рюкзака оплетенную кожаным ремешком фляжку и присел на бревно рядом с Кузьмой.

– О, да у тебя и выпить есть! – радостно вскричал Кузьма, пододвигая кружки, – что это, водка или коньяк? – спросил он.

– Обижаешь, Кузя, чистый спирт, – ответил Олег Романович, наливая. Кузьма плеснул в кружки по чуть-чуть воды из ведра. Выпили. Откусив от бутерброда, Кузьма взял в руки фляжку:

– Знатная вещица, – мечтательно произнес он.

– Бери, если нравится. Мне она теперь без надобности. Считай, последний глоток спиртного выпил. Больше в рот не возьму, – ответил Олег Романович.

– Да, что ты, что ты, тебе еще пригодится, – засуетился Кузя, однако, фляжку взял и сразу же оттащил ее в телегу.

Еще чуток посидели, попили чайку. Стало совсем темно. Веки у Олега Романовича начали слипаться. Кузьма понял, что гость вконец умотался. Он собрал посуду, приставил лестницу к чердаку дома, затащил туда одеяла и тронул Олега Романовича за плечо:

– Спать пошли, пора уже. На чердаке спать будем. В доме еще холодно и сыро.

В полусне, не рассуждая, Олег Романович поднялся вслед за Кузьмой по лестнице на заваленный сеном чердак и растянулся на одеяле. Дурманящий запах сена доконал его, и он провалился в сон.

С первыми лучами Солнца Кузьма проснулся и принялся будить Олега Романовича:

– Вставай, мне ехать пора, идем, покажу тебе хозяйство, – говорил он.

Олег Романович поднялся с трудом. После поездки в телеге все тело побаливало. Пошли к ручью умываться. Вода в нем была слегка мутной и не слишком холодной, но вкусной. Если бы не утверждения Кузи о ее целебных свойствах, он предпочел бы пользоваться водой из речки. Однако Кузя снова заговорил о ручье. Оказалось, что берет он свое начало в большом болоте, километрах в двух отсюда, а потом впадает в лесную речку километрах в пяти вниз по течению и не замерзает зимой.

Упоминание о болотном происхождении ручья еще более насторожило Олега Романовича. Ему как-то не очень верилось в целебные свойства болотной воды. Вернулись домой. За ночь печь прогрела дом. В нем стало тепло и уютно. Кузьма вытащил из печи две кастрюли. Одна с чем-то, похожим на щи, другая с пшенной кашей. Оказалось, что все это Кузьма успел приготовить вчера вечером, чего занятый самим собой Олег Романович и не заметил. После завтрака, больше похожего на обед, Кузьма показал начинающему леснику его хозяйство. Оно оказалось обширным. Погреб, в котором от прежних хозяев остались многочисленные банки с солениями и варениями, ледник, где хранилось сало, солонина и несколько ящиков с промасленными консервными банками тушенки. В сараях и под навесом стояло несколько телег и саней. По стенам была развешана лошадиная сбруя. Кроме того, в сараях оказались стойла для лошадей и загоны для птицы и скотины.

– Ты первым делом огород распаши, не упусти время, – инструктировал Олега Романовича Кузьма. – Семена и рассаду для капусты я тебе привез. – После этих слов он заторопился, запряг лошадь и, уже прощаясь, сказал:

– С Востока к лесу подходит болото. В него не лазай. Очень оно опасное. Ни человек, ни зверь через него пробраться не могут. Остерегайся его.

Он прикрикнул на лошадь и уехал. Олег Романович с тоской посмотрел ему вслед, но предаваться чувствам было некогда. Целый день он наводил порядок в доме. Подмел и вымыл полы, вытер везде пыль, вынес на улицу и вытряс матрасы. К вечеру дом сиял как новенький. А чуть позже разразилась гроза. С первыми раскатами грома Олег Романович вышел на крыльцо. По еще детской привычке после каждого проблеска молнии он начинал про себя отсчитывать секунды до очередного раската грома. Интервал между вспышкой и звуком быстро сокращался. Одна молния ударила совсем близко, метрах в двухстах. Вслед за мощным раскатом грома послышался треск падающего дерева. Огромная ель перекрыла просеку, по которой он приехал сюда вместе с Кузьмой. Оттуда повалил дым, и Олег Романович, успев подумать, уж не знамение ли это, схватился было за ведра, чтобы бежать тушить начинающийся пожар. Не хватало еще, чтобы в первый же день службы вверенный ему лес сгорел! Но тут начался ливень. Стена дождя скрыла лес и дворовые постройки.

Майкл Тейлор был настоящим ученым, археологом, причем, потомственным. Его даже родиться угораздило в археологической экспедиции в Тунисе, в которой участвовали его родители. Не участвовать было нельзя. Экспедиция была первой в послевоенные годы, и попасть в ее состав было мечтой его родителей. Отец вообще хотел назвать своего сына Карфагеном, но мать благоразумно воспротивилась. Как будет чувствовать себя ее сын с таким именем вне археологической среды. Благоразумие победило, но Майкл почти никогда и не покидал ставшую для него навсегда родной атмосферу экспедиций, где постоянный поиск движет людьми и помогает преодолевать как бытовые трудности, так и реальные опасности. К своим пятидесяти годам он мог с гордостью говорить, что провел из них в экспедициях более тридцати пяти. Остальные ушли на учебу. И то в каникулы он всегда приезжал к родителям, которые вслед за своей увлекательной работой постоянно меняли страны и континенты.

Когда его экспертное мнение потребовалось университету, где он имел честь изредка читать лекции, то его не стали вызывать из Сицилии, где он в данный момент участвовал в очередных раскопках, а послали подробное письмо с приложением к нему копий снимков.

Получив объемистый пакет, уважаемый профессор порадовался дважды. Во-первых, тому, что его не вытащили из экспедиции в университет, где надо было бы читать лекции. Преподавательскую работу в этой ее форме он очень не любил. Лекторского таланта ему Бог не дал. Выручала его на лекциях лишь увлеченность. Почти на каждую из них он приносил одну из своих археологических находок. Показав ее аудитории, а то и дав подержать в руки будущим коллегам, потом, глядя на нее, он начинал рассказывать об этом предмете, месте, где он был найден, возможном времени изготовления, людях, которые могли его сотворить, эпохе, в которой они жили, да и еще много о чем. Сам этот рассказ начинал его увлекать, и он не замечал, что время лекции уже подошло к концу. Студенты знали об этой его слабости, принося на экзамены какую-нибудь археологическую вещицу, они показывали ее профессору. Тот забывал о том, что в этот день сам должен задавать вопросы, и начинал вместо этого читать очередную лекцию.