– Господи! – вскричал Галахад и прижал к глазам ладони в железных перчатках, потому что испугался, что ослепнет, ибо нестерпимо ярким был свет, что лился на него. Словно тысяча солнечных восходов грянули разом над землею.

Но быстро миновал страх, и Галахад опустил руки. Посреди света и блеска, укрытая драгоценной тканью, стояла невидимая рыцарю вещь.

И понял Галахад, что кончился долгий путь из Камелота, что нынче стоит он перед Святым Граалем. Тогда рыцарь опустился на колени и молился долго и горячо до той поры, когда вдруг шевельнулась ткань, закрывавшая чашу с кровью Христа. И как уходит облако прочь от солнца, так и она сползла с возвышения, на котором стояла чаша. Ярче прежнего осветились стены вокруг Галахада, снова он услышал музыку, и так же, как накануне, мраком и тишиною окружил его сон.

Но прошло время сна, и поднялся Галахад, и огляделся в изумлении. Не было перед ним чаши, и только расшитое золотом покрывало поблескивало на полу. Однако тот же свет заливал все вокруг, лишь мягче стал он. Словно бы миновал ослепительный полдень, и остывающие золотые лучи скользили по разогретой за день земле.

Ищет Галахад, откуда льется свет, и не может найти. Распахивает двери, идет из зала в зал; точно невидимый светильник несут ему вслед – всюду заливает стены золотое сияние. Слышит Галахад гул за стенами замка, спешит к выходу, выбегает на двор. Но, видно, страшен двор Тремендоса Единственного для его подданных, шумит народ за стенами, но ни один не ступил за ворота.

Когда же вышел Галахад туда, где теснилась толпа, то подумалось ему, что все, кто ни жил в Стране Одного Замка, собрались здесь, ибо, куда ни смотрел он, везде стояли люди. Наконец приблизился к Галахаду тот из горожан, что был посмелее прочих.

– Благородный сэр, – проговорил он, – что сталось с владыкой нашим, герцогом Тремендосом Единственным? Вчера пришел ему срок объезжать свои владения, а он не вышел из замка. Ни отцы наши, ни деды не помнят такого, вот и собрались мы изо всех земель Тремендоса, чтобы узнать, неужели сыскался столь могучий боец и избавил нашу землю от Единственного?

И тогда Галахад снял шлем и сказал:

– У самых дверей замка лежит ваш владыка, и хоть нет на его теле ран, но уж не встанет больше герцог Тремендос. И как бы там ни было, похороните его без злобы и поношения.

Все же, кто был вокруг Галахада, опустились при этих словах на колени и застыли, точно в храме.

– Храни вас Господь! – воскликнул Галахад. – Разве я святой или королевскую корону увидели вы у меня на голове? Встаньте же, добрые люди.

И он нагнулся к старику-калеке, что склонился перед ним, и крепко взял его за плечи, чтобы помочь встать. Но едва он коснулся ветхой одежды бедняка, как тот распрямил скрюченную спину и легко, точно юноша, поднялся с земли. Костыли же его остались лежать рядом. Словно младенец, шагнул он с опаской, но новой, молодой силой налились его мышцы, и шаг был тверд, как у ратника, что выступает в поход. И тогда один за другим стали протискиваться сквозь толпу калеки и больные, и те, кому удавалось коснуться доспехов Галахада, уходили исцеленные, ибо переполнен был рыцарь Галахад силой Святого Грааля и одного добра хотело его сердце.

Но видит он, что мало сил у калек и убогих, и сам идет в толпу, и чем сильнее болит его сердце от жалости и любви, тем больше исцеленных остается за его спиной. Однако нет конца несчастным, что ждут исцеления, и тех, кто слаб и обижен, не сосчитать. И кажется Галахаду, что горе всего мира обступило его. Но идет рыцарь сквозь толпу, бороздит ее, подобно кораблю с могучими гребцами, и с каждым его шагом стихают рыдания и слезы высыхают на изможденных лицах.

Но вот остановился Галахад и прижал руку к своему стальному нагруднику там, где тяжко билось его сердце. Потому что с каждым шагом все сильней и сильней сжимала его боль, как будто бы страдания всего мира вбирал он в себя, как вбирает океан бесчисленные реки. И тогда Галахад взмолился о том, чтобы хватило ему сил донести благодатную мощь Святого Грааля до каждого несчастного. Но сильнее сжимает боль его сердце, и вот уже едва ступает он. И не виден его путь среди людей.

Когда настал второй день битвы Галахада с Тремендосом и разъяренные рыцари рубились за стенами замка, стали горожане возвращаться к своим домам. А возвратясь, увидели лежащего в пыли Ланселота и горько сетовали о нем, ибо считали его убитым. Тот же горожанин, жизнь которого спас клинок Галахада, позвал гробовщика и велел ему снять мерку и сделать немедля такой гроб, чтобы и самого знатного рыцаря не стыдно было отнести в нем на кладбище.

– А иначе – позор мне и моим детям!

Так сказал этот простолюдин и стал снимать с Ланселота доспехи, потому что был он человек бедный, а мертвому рыцарю, рассудил он, доспехи ни к чему. Но стоило ему расстегнуть застежки на шлеме Ланселота и снять панцирь, что стягивал грудь рыцаря, как шевельнулись ресницы Ланселота и еле слышно вздохнул он. Тут простолюдин побежал домой, и в недолгом времени они с женою перенесли могучего рыцаря Ланселота в свою лачугу и уложили его на нищую свою постель.

– Вот так-то, жена, – сказал тот горожанин, – негоже благородному рыцарю умирать в дорожной пыли, как бездомному бродяге. А жизни в нем осталось, я думаю, на несколько вздохов.

– А вот что я скажу тебе, – возразила его жена. – Негоже о живых говорить как о мертвых. Один Господь знает, жить этому рыцарю или умирать. – И с тем разумная женщина позвала умелого костоправа и посулила ему изрядную плату, если останется жив благородный рыцарь.

Много дней минуло, прежде чем сэр Ланселот раскрыл глаза и вздохнул полной грудью. Оглядел он убогую лачугу, и губы его шевельнулись. Но столь мало сил оставалось в некогда могучем теле Ланселота, что нельзя было разобрать, что говорит он. Однако заботливый хозяин понял, что какая-то тревога гнетет рыцаря, и, как умел, стал утешать его.

– Ах, благородный рыцарь, – сказал он, – теперь-то вы живы, слава богу! Но коли снова придет охота, смело можете помирать, ведь наш гробовщик сделал вам гроб точно по мерке. А уж какой красивый – хоть бы и самому Тремендосу Единственному впору.

А чтобы совсем успокоился Ланселот, приподнял он его на постели, чтобы виден был рыцарю просторный гроб, в котором они с женою устроили себе постель. Ведь места у них в домишке было совсем мало, а на единственной постели уже много дней лежал Ланселот.

Но прошел еще день, и они расслышали слова, что шептал из последних сил Ланселот:

– Ради Господа нашего, скажите мне, добрые люди, что сталось с сыном моим Галахадом?

И тогда Ланселот услышал рассказ о поединке, что длился три дня, и о том, как, переполненный силою Святого Грааля, исцелял несчастных Галахад.

– А когда разошлась толпа, – проговорил горожанин, – не было юного рыцаря нигде. И одни говорили, что он ушел на север, другие – что на юг. Третьи же твердили, что сын ваш, идя сквозь толпу, так преобразился лицом, что стал подобен ангелу небесному и попросту исчез, когда не осталось рядом с ним убогих и искалеченных. И, уж верно, держит он сейчас путь в те края, где мыкают люди горе, а всякие нечестивые правители мучают их, как им вздумается.