И проговорил сэр Ланселот, поникнув головою:

– Сын мой, сын! Недаром проломилась лодка на переправе, да только не мне было суждено пропасть в этой земле. Из тяжкой битвы выйдет доблестный рыцарь, и вылечит его раны сноровистый лекарь. Пройдет время – и снова в поисках приключений скачет он по всему свету. Но нет обратной дороги тому, кто принял в свое сердце чужое горе. Нет ему возврата, и нет исцеления!

Замолчал Ланселот и три дня не произносил ни слова. Когда же минули эти три дня, встал он с постели и отправился в замок Тремендоса. Долго бродил сэр Ланселот по пустому замку, покуда не увидел лежащий на каменном полу меч Галахада. Тогда он подобрал клинок и один, без копья и доспехов, пустился в обратный путь.

Шел Ланселот по дорогам, как простой странник, и не раз окружали его грабители, ведь богато украшен был меч Галахада, что нес рыцарь с собою. И тогда Ланселот клал его бережно на землю, и крушил разбойников голыми руками, и шлемы их разбивал кулаком, как орехи, покуда не пускались они в бегство. Своих же ран не чувствовал Ланселот и крови, что выступала на лохмотьях, не замечал.

И стала его кожа от солнца и ветра черна, а борода отросла до пояса и перепуталась, как шерсть у дикого зверя. И когда остановился рыцарь у ворот Камелота, то никто не признал его, а стражник ударил рыцаря древком алебарды. Взмахнул рыцарь кулаком – и повалился оглушенный воин, оттолкнул он другого и вошел в ворота королевского замка.

Но и тут не узнают Ланселота. Гремя оружием, обступили его рыцари Круглого стола, и вот уже отточенную сталь приставили к груди рыцаря, и у горла его холодный клинок. И, видно, такое горе жило в сердце Ланселота, что шагнул он вперед не раздумывая, и вот уже брызнула его кровь на светлую сталь.

– Великая честь для истинного рыцаря умереть в Камелоте, – прошептал он, улыбаясь, как будто не в его тело впивались отточенные клинки. И уже хотел он податься грудью вперед, чтобы истечь кровью на дворе Камелота и разом покончить со всеми своими бедами, но громкий крик раздался из окна королевских покоев:

– Безумные рыцари! Так ли вам подобает встречать доблестнейшего среди вас? Прочь оружие! А вы, сэр Ланселот, отчего вы молчите? Неужто вернулись вы в Камелот, чтобы истечь кровью и умереть неузнанным? – И такая боль была в крике Гвиневеры, точно это в ее тело впились рыцарские клинки.

Тогда опустили рыцари оружие и, вглядевшись, узнали Ланселота. Гвиневера же поспешила ему навстречу и, взяв за руку, ввела в королевские покои. И так велико было нетерпение короля Артура, что, забыв свои дела, усадил он рядом с собой израненного, в лохмотьях и запекшейся крови Ланселота, и спрашивал его, и вместе со всеми рыцарями весьма дивился тем приключениям, что выпали ему и сэру Галахаду. Когда же кончился рассказ о трехдневном поединке сэра Галахада с Тремендосом Единственным, воскликнул в изумлении племянник Артура Гавейн:

– Воистину небывалое творится на белом свете! Где видано, чтобы рыцарь столь доблестный одержал небывалую победу и запропал неведомо куда?

– Не вижу в том беды, – сказал сэр Кэй. – Не указаны рыцарю никакие пути, да только куда же он мог отправиться без меча? – И добавил негромко, чтобы слышали только те рыцари, что стояли поблизости: – Нет, благородные сэры, победой тут и не пахнет. Видно, сэр Тремендос изранил сэра Ланселота, а Галахада зарубил насмерть. Вот и помутился Ланселотов разум от горя – ведь было же с ним такое однажды.

И многие рыцари согласились с ним, ибо и помыслить не могли, чтобы рыцарь-победитель оставил свой меч и отправился неведомо куда, как монах-паломник.

Когда же сэр Ланселот повел рассказ о том, сколь многим несчастным принес облегчение сэр Галахад, громкий хохот раздался в зале. Рыцарь Мордред, приемный сын Артура и Гвиневеры, выступил вперед и проговорил:

– Полно, благородный Ланселот! Уж этим-то чудом нельзя удивить нас. Стоит мне раздать этим грязным бездельникам – землепашцам и горожанам – пригоршню мелкой серебряной монеты, как они будут счастливы и без Святого Грааля. И ездить для этого на край земли совсем необязательно. Если же вы с сэром Галахадом и вправду достигли Святого Грааля, то отчего же не привезли вы эту чашу сюда, в замок славного короля Артура? Или уже не признаете вы себя рыцарями Круглого стола и подданными короля Артура?

С великой дерзостью произнес эти слова сэр Мордред. И года не прошло с тех пор, как усыновили его Артур с Гвиневерой, а уже говорил он так, словно это он, а не Артур сидел на троне. Но многие рыцари после этих слов призадумались, потому что не могли взять в толк, что за подвиг совершил Галахад. Видно, казалось им, что чаша Святого Грааля – это что-то вроде сундука, в котором никогда не переводится золото. Ланселот же, слыша их перешептывания, поник головой и не сказал более ни слова.

Видя, что он молчит, протолкнулся вперед сэр Кэй и сказал дерзко:

– Не дай мне Бог отличиться вот так-то. Потому сдается мне, что скрылся Галахад с чашею Святого Грааля. И коли верно говорят, что небывалой силой наделяет эта чаша того, кто владеет ею, то недоброе задумал юнец Галахад. И боюсь я, не зарится ли он на трон благородного Артура?

– Опомнись, сэр Кэй! – вскричала тут королева Гвиневера. – Разве не видишь ты, как ранят твои слова благородного Ланселота? И кажется мне, что зависть мучает вас, оттого что слишком быстро оборвался ваш путь к Святому Граалю. Тебе же, сын наш Мордред, и вовсе не пристало говорить в этом собрании, ибо не смеешь ты по молодости лет судить сэра Ланселота.

И подошла леди Гвиневера к Ланселоту, взяла нежной рукой его огрубевшие пальцы и молила простить рыцарей Круглого стола. Но слишком велика была обида, что по злобе и неразумию нанесли Ланселоту рыцари. Молча поднялся он и печально и гневно взглянул на тех, кто толпился перед ним. Поклонился королю и королеве, положил на колени Гвиневере меч Галахада и вышел вон.

Вот спускается он по лестницам, выходит на двор, и в смущении расступается перед ним королевская челядь, как вдруг, гремя подковами, влетает в ворота взмыленный конь, и всадник на этом коне одет не по-рыцарски, один только добрый меч бьется у бедра, и пылью покрыто лицо его и одежда. Останавливает он коня, соскакивает на землю и бежит к Ланселоту как безумный, и желтые волосы его треплются на ветру.

– О сэр Ланселот! – восклицает он. – Мигом очутился я в седле, едва услышал, что вернулся ты в Камелот. Но отчего это рубище на тебе и почему не гремит музыка в Камелоте, раз ты вернулся?

И тут узнает Ланселот верного Динадана, и обнимаются рыцари, и глядят друг на друга в волнении. Когда же успокоились оба, то рассказал Ланселот о своих странствиях и о встрече в Камелоте, и вышли они из ворот замка и долго шли, понурившись.

Но вот прошли они две или три мили, и заговорил Динадан:

– Друг мой Ланселот, – сказал он. – Чернее драконьей крови та зависть, что поселилась в сердцах у рыцарей Артура. Любого из них можешь вызвать ты на поединок и прав будешь перед Господом. Но разве не братья все мы? И разве ты, Ланселот, не лучший среди нас? Прости их. Если же нынче трудно вернуться тебе в Камелот, то вот тебе мой совет: в одном дне пути от Лондона, на берегу Темзы, неподалеку от города Виндзора, живет в лесу отшельник. Был он некогда добрым рыцарем по имени сэр Брастиас, и, уж верно, с радостью примет он славного Ланселота до той поры, пока не забудутся его обиды.