пришелец из ниоткуда, ни сожалений, ни ответственности, ни капли «токсичной рефлексии». С каждой минутой я все больше осознавал правоту Микеля, который отправил меня в этот трип.

Единственное, о чем я жалел, – что Герда меня сейчас не видит. Не видит, как я расхаживаю из зала в зал, ухмыляюсь, танцую, пью коктейли. Не видит, как глазеют на меня женщины. Свобода, которую я нес с собой, была ужасно привлекательной для других, они сами не понимали, чем я их так притягиваю.

Наконец я оказался в полутемном зале, где на круглых подиумах танцевали у шестов девушки, так затейливо раздетые, что у меня закружилась голова. Свобода делала свое дело; я был не коммерсант, вечно загруженный текущими делами, не ученик волшебника, корпящий над заданиями, не воспитанник, являющийся в столовую по часам. Я был даже не подросток; все, что во мне осталось несовершеннолетнего – воспоминания о запретных снах, и в этот момент все запреты упали.

Сразу несколько взглядов попытались поймать мой взгляд; ближайшая танцовщица повисла на шесте вниз головой – сложнейший трюк. У нее была татуировка на ягодице, похожая на боевой щит с воинственным гербом.

– Почему ты до сих пор один? – незнакомка уже сидела напротив, я не понял, откуда она взялась. На всякий случай проверил – нет, танцовщица продолжала змеиться вокруг шеста, а эта, похожая на нее, как сестра, была одета в темно-синее платье с таким декольте, что грудь ее лежала на столе, как два апельсина.

* * *

Через десять минут мы прыгали в желтых и зеленых вспышках на танцполе, а потом как-то сразу оказались в гостиничном номере. Клуб помещался в подвале башни, башня высилась среди полусотни небоскребов, и везде горели вывески – бирюзовые, малиновые, белые, они плавали в ночном небе и отражались в стеклянных гранях отелей. Девушка несколько раз назвала свое имя, я не запомнил.

Она сбросила бретельки с плеч, и груди-апельсины выкатились из тонкой ткани. Это не сон, подумал я, глупо ухмыляясь. Ничто мне не помешает, никто не превратится в корабль и не ускользнет. Не имеет значения ни имя, ни кто она такая – сейчас она моя, я наконец-то сделаю то, о чем мечтал, что мне снилось…

У нее был упругий, твердый и нежный язык. Пытаясь справиться с его напором, я почему-то вспомнил подсобку, где мы когда-то обжимались с Линой. Казалось бы, ничего общего – тесная комнатушка, заваленная коробками и ящиками, и огромный гостиничный номер с окном до пола, сквозь которое проступает ночной город, полный удовольствий, наслаждений, огней…

Она уже раздевала меня, уже расстегнула рубашку, уже добралась до пояса брюк. Уже я чувствовал ее ладонь у себя на причинном месте, и, судя по одобрительному воркованию, я был что надо, соответствовал высшим стандартам и превосходил их. Она пахла духами и свежим потом, а мне мерещился запах старого лака, древесной стружки и мышиного помета – как у меня в подсобке…

Не помню, что было в следующие несколько минут. Я пришел в себя в зеркальном лифте, в расстегнутой рубашке навыпуск, с безумными глазами, с перепачканным помадой голым животом. Пожилая респектабельная пара, волей случая оказавшаяся в той же лифтовой коробке, глядела на меня со смесью сочувствия и легкой брезгливости.

* * *

Ни разу за остаток ночи мне не удалось сомкнуть глаз. Я лежал, слушая, как просыпаются белки в кроне дерева, как они беседуют и ругаются. Как завывают далекие сирены полицейских и «Cкорых». Как трещат, пробуя голос, птицы.

И думал, что океан невозможно пересечь до конца, можно только прибиться где-нибудь к берегу. И что шторма ломают мачты, как спички. И что пиратов с острова уже подобрали их подельщики, и они прицельно ищут в океане Герду – чтобы отомстить.

Я был уверен, что не встану к завтраку. Но в семь утра прокукарекал будильник. После зарядки и необходимых упражнений я принял душ и спустился в столовую – ровно к семи тридцати.

– Погулял? – встретил меня Микель как ни в чем не бывало. – Развлекся?

– Это не счастье, – ответил я невпопад. – Семья может быть счастливой, когда люди выбирают друг друга. И то они могут ошибиться. Стать жертвой обстоятельств. Измениться с годами. А когда появляются родственники, старшие и младшие, шанс на счастливую семью превращается в тень, в дым… Мне надо изменить название программы: «Иллюзия семьи Надир».

– Иллюзиями и без тебя торгуют во множестве, этот рынок перегрет, – сказал он серьезно. – Что случилось, Леон?

– Если сказать вслух, это пошло прозвучит, Микель. И смешно.

– Давай проверим. Еще раз: что случилось?

– Я хочу Герду, – сказал я шепотом. – Но только ее. И я не получу ее. Именно ее – никогда…

– Ты никогда меня ни о чем не просил, – подумав, сказал Микель. – Когда тебе было что-то очень нужно, или было страшно, одиноко… Когда у тебя был мышиный хвост перед встречей с инвесторами – ты не просил его убрать, ты просто меня информировал… А почему ты стесняешься попросить? Мы же с тобой тоже в какой-то степени семья…

Мне показалось, что мое сердце еще лежит у него на ладони. И не только сердце, но и прочие анатомические подробности.

– У меня очень много работы в офисе, – сказал я после длинной паузы. – Я запустил дела.

– Разве сегодня рабочий день? – он изобразил удивление.

Мог бы и не издеваться.

По рыночному курсу

Офис моей конторы занимает весь сорок пятый этаж самого высокого небоскреба, но мне это не очень нравится. От скоростного лифта сердце проваливается в желудок, а вертолет на крыше поднимает столько пыли, что у меня начинается аллергия, как от неточного заклинания. Нет, когда я заплачу налоги за текущий год – изменю по-своему. Пусть это будет маленькая ферма где-нибудь на отшибе, пусть все работники катаются на роликах и скутерах, проводят совещания в тени у бассейнов, едят бесплатно в круглосуточном ресторане…

– Доброе утро, Леон, – женщина улыбнулась мило, но немного натянуто. Еще совсем недавно я приходил к ней просителем. Теперь ей что-то нужно было от меня.

Дама-инвестор, из самых первых. По-прежнему выглядит безупречно: протеин, веганство, хайкинг, личный тренер. Деловое чутье, о котором ходят легенды.

И что-то еще. Что-то новое в ее взгляде, лихорадочный блеск, еще не пугающий, но уже нездоровый.

– Как я рад вас видеть, – я почти не кривил душой.

Она была анонимной клиенткой «Семьи Надир». Семь коротких сеансов и четыре длинных, в общей сложности три с половиной месяца. Она отлично знала, что мне