– Я могу его увидеть? – прошептала холодеющими губами.

Но ответом было уже сказанное ранее:

– С ним Кьяр.

Я зажмурилась, закрыла лицо ладонями и закусила губы до крови, пытаясь не расплакаться.

– Вы спасли город, – отстраненно произнес кесарь, – и того малыша, о котором ты так переживала. Вы спасли всех. Но Адрас отдал слишком многое, пытаясь оградить тебя от боли. И потерял контроль над собственным Мраком.

– Я могу его хотя бы увидеть? – спросила, уже догадываясь, что услышу в ответ.

– Нет.

Практически приговор.

«Адрас, будет больно», – предупредила я.

«Делай, что считаешь нужным», – просто сказал он.

Я сделала.

И потеряла того, кто стал почти братом.

– Мне нечем утешить тебя, – произнес кесарь.

Слезы я сдерживала исключительно по одной причине – понимала, что впадать в истерику сейчас нельзя, просто нельзя, и не понимала другого:

– Мы же оживили… всех. Мы… – договорить не смогла.

– Ты использовала магию Рассветного мира с тем, для кого эта магия – яд, – холодно пояснил кесарь.

Терять близких тяжело.

Знать, что близкий погиб по твоей вине, – невыносимо.

Я встала, не удержавшись на ногах, снова села, закрыла лицо ладонями и поняла, что не могу, не выдержу, не справлюсь. Но оставалась надежда… Мы спасли город, значит, есть шанс, что удастся спасти Адраса. Я же маг Жизни, я…

А затем яркой, полыхнувшей словно молния мыслью было «Динар». Здесь Динар! Здесь…

Внезапно вспомнила, что для кесаря все мои мысли как открытая книга. Медленно опустила руки, подняв голову, взглянула на пресветлого. Властитель Эрадараса встретил мой взгляд совершенно спокойно и так же спокойно произнес:

– Динар. Тот, ради кого ты предприняла попытку самоубийства, поставив его жизнь выше собственной.

– Я помню, – глухо отозвалась.

Кесарь сел, упираясь локтями в колени, как-то неожиданно устало посмотрел на меня, и еще более неожиданными оказались его слова:

– Я не хочу делать тебе больно, моя нежная. Но ты цепляешься за остатки влюбленности, ставшей оборотной стороной неистовой ненависти, и не желаешь понимать очевидного… Я устал разбивать на осколки очередной хрустальный замок твоих несбыточных надежд. Это никогда в принципе не доставляло мне удовольствия, а с некоторых пор стало практически невыносимым.

И он резко поднялся с постели, бесшумно сошел на сверкающий каменный пол и направился к двери, даже не оглядываясь. Остался один маленький вопрос:

– И как мне это понимать?

Кесарь остановился. Его сильная гибкая фигура словно подернулась тьмой, так проклинаемой приверженцами света. Несколько секунд, казалось, я не услышу ответа… но секунды истекли, и Араэден, не оборачиваясь, произнес:

– Динар. Тот Динар, которого ты знала, женился на Лориане. Они родили четверых детей. На тот момент, когда элементаль покинул Рассветный мир, у них было уже двенадцать внуков. Время, звезда моя. Ты упустила из виду такую существенную деталь, как время, в мире, что мы покинули, оно течет гораздо быстрее. Знал ли я об этом? Да. Ты забыла и об оракуле – Локар всегда подчинялся мне, я его создал, я его контролирую, даже вернувшись. Видишь ли, любовь моя, я, может, и жестокий бог Рассветного мира, но я бог, несущий ответственность за мир, который был мне домом более трехсот лет.

Белоснежная дверь распахнулась, выпуская императора Эрадараса.

И закрылась, на этот раз разрушая не очередной хрустальный замок моих несбыточных надежд – разбивая вдребезги всю мою жизнь.

Уничтожая все, что у меня было.

Практически убивая меня…

Дети… Внуки…

Сколько лет прошло в моем родном мире?! Сколько?!

Я упала на простыни, захлебываясь в немом крике…

Секунд пять.

Я позволила себе пять секунд беспросветного отчаяния. Это все, что я могла себе позволить.

Затем села, привалившись спиной к спинке кровати. Вытерла слезы.

И приняла ту действительность, которая существовала в данный конкретный момент.

Просто потому что она, гоблин ее подери, существовала! Она уже существовала – подстраиваться в очередной раз предстояло мне.

Вопрос был лишь в том – как именно мне придется подстраиваться?! Очевидным и самым простым было бы уже принятое ранее положение пресветлой императрицы и супруги кесаря. Это было правильным решением. Как ни посмотри, со всех сторон – абсолютно правильным. И благоразумная принцесса приняла бы его, не сомневаясь. Вот только я больше не благоразумная принцесса, не игрушка кесаря, созданная им же по своему образу и подобию, и не та, кто отчаянно цеплялся за величие предков.

Я – Кари Онеиро, пресветлая императрица Сатарэна и Великая Черная звезда.

И величия во мне столько… что хоть давись им!

Дверь распахнулась в тот момент, когда я поднималась с постели.

В следующий – я выдвинула ультиматум:

– Единственный вариант нашего дальнейшего сотрудничества, который я готова рассматривать, заключается в раздельном проведении ночей и абсолютном запрете на любые ваши прикосновения ко мне, мой кесарь.

Вернувшийся в спальню властитель Эрадараса очень медленно, подчеркнуто медленно оглядел меня с головы до ног, заставив явственно ощутить, что на мне одна кружевная сорочка, ко всему прочему сползшая с левого плеча практически до груди. Демонстративно не стала ничего поправлять. Кесарь столь же демонстративно оглядел меня повторно, закрыл дверь, подошел ко мне вплотную, медленно склонился к самому моему лицу и очень мягко поинтересовался:

– Любимая моя, ты помнишь, что открыло путь моей магии в Рассветном мире?

Смутно, очень смутно я вспомнила о предсказании Мейлины. Вероятно, если бы не купание в Эхее, не вспомнила бы вообще ничего! Но не суть, факт в том, что все же вспомнила.

– Ваши нежные чувства к блондиночке? – поинтересовалась язвительно.

– Я вижу, память вернулась к тебе в полном объеме, – не менее язвительно ответил кесарь.

– О, что вы! Не обремененное одеянием и развлекающееся похабной книженцией градонаселение вашей спальни незабываемо в принципе! – уровень язвительности зашкаливал.

Кесарь в ответ улыбнулся. Ласково.

Ответила ему тем же.

И от всей души добавила:

– У Локара исключительно наблюдательные функции, следовательно, ваши ласково-убийственные улыбочки не способны ни в коей мере навредить Оитлону, следовательно – МНЕ ПЛЕВАТЬ, КАК ВЫ ТАМ УЛЫБАЕТЕСЬ!

Улыбка стала шире, и мне коварно напомнили: