Убедившись, что лучше уступить их настойчивым требованиям и что в случае упорства его возьмут под стражу, тронутый, с другой стороны, жалостью к стонущим, он решил остаться и, вооружившись тем духом отчаяния, которое внушало положение города, воскликнул: „В таком случае пора начать бой, ибо надежды на спасение больше нет! Ценой жизни мы купим добрую славу и храбрыми подвигами прославим себя перед дальними потомками“. От этих слов он перешел к делу, сделал вылазку во главе отборных бойцов, обратил в бегство неприятельские аванпосты, протеснился до самого лагеря римлян, разрушил кровли, под которыми укрывались строители шанцев, и бросил пылающие головни в их сооружения. Повторяя то же самое на второй и на третий день, он еще несколько дней и ночей подряд провел в безустанной борьбе» (ИВ, 3:7:15–17).

Вряд ли все было именно так, как здесь описано. Скорее всего, угроз в адрес решившего бежать командующего обороной города было куда больше, чем просьб и мольбы остаться. И остался Иосиф отнюдь не потому, что его тронула «жалость к стонущим», а поскольку ясно понял: еще немного — и его «возьмут под стражу», а затем, возможно, и казнят. Словом, у него просто не осталось иного выхода, и, отчаявшись сам, он повел отчаявшихся горожан в последние жестокие бои, вновь доказав, что обладает не только удивительной способностью к выживанию, но и немалой воинской храбростью и полководческой смекалкой.

Однако далее Иосиф точно замечает, что если обороняющаяся сторона действует от отчаяния, то наступающей куда легче сохранить хладнокровие и действовать по всем правилам военной науки. Когда вылазки евреев стали приводить к значительным потерям среди римлян, в то время как сами евреи их почти не несли, быстро возвращаясь в город, Веспасиан пришел к выводу, что самым главным в данной ситуации является не дать противнику достигать поставленных при вылазках целей. А значит — и радости побед в отдельных сражениях при почти неизбежном поражении в глобальной битве.

С этой целью он выдвинул вперед арабских лучников и сирийских пращников, метавших из пращи свинцовые отливки яйцевидной формы. Эти отряды обстреливали совершавших вылазки защитников Иотапаты спереди, а сзади на них обрушивался град стрел и камней из метательных орудий.

Теперь участники вылазок несли ощутимые потери, но под градом стрел и свинцовых пуль, убивавших при прямом попадании наповал, продолжали идти вперед, добираться до передней линии противника и вступать в рукопашную схватку с такой яростью и мужеством, что невольно наводили страх на римлян. Римские солдаты всё больше понимали, что нынешняя кампания будет куда тяжелее, чем все, в которых они до сих пор участвовали, и, несмотря на всю мощь их армии, многим из них придется оставить здесь свои кости.

* * *

Тем не менее римляне всё ближе и ближе подходили к стенам, и настал день, когда Веспасиан решил, что пришло время установить таран и попытаться проломить стену. Евреи называли знаменитый римский таран, представлявший собой гигантскую, подвешенную на опорах и ритмично раскачиваемую балку, «бараньей головой» — за сходство укрепленной на конце балки железной болванки с головой овна. Работавших у «барана» легионеров прикрывали всё те же лучники, пращники, а также камнеметательные орудия, так что появление защитников города на стене, чтобы мешать работе тарана, означало верную смерть. Кроме того, сам таран был покрыт сплетенной из ивняка и обтянутой сверху кровлей, защищавшей раскачивавших его воинов от стрел.

Но Иосиф вновь придумал средство, которое, конечно, не останавливало, но смягчало эффект удара тарана. В значительной степени это было обусловлено тем, что «баранья голова» всегда била в одну точку. Иосиф велел набить мешки мякиной и опускать их сверху на то место, куда следовал удар. Мягкость мешка смягчала силу удара тарана и немного отклоняла его в сторону. Римляне попробовали переносить орудие на другие участки стены, но переносить мешки с мякиной оказалось еще легче.

Так таран был нейтрализован, но ненадолго: римляне привязали впереди него серпы, которые срезали мешки.

Когда стена начала уже колебаться, Иосиф отдал приказ собрать по всей крепости как можно больше сухих дров, и с вязанками этих дров, пропитанных смолой, мазутом (его евреи обычно использовали для отопления домов) и серой, сразу три отряда внезапно вышли за стены города и стали поджигать орудия и все инженерные сооружения римлян. Сухие дрова мгновенно запылали, и вскоре передовые позиции римлян превратились в огненную стену. Римлянам был предоставлен выбор: либо сгореть заживо, либо бросить горящие орудия и постройки и отступить, и они предпочли второе.

В это же время один из солдат армии Иосифа, Элиэзер бен Шамайя, родом из галилейской деревни Саавы, поднял над головой огромный камень и швырнул его со стены в таран, причем так удачно, что отрубил ту самую железную «баранью голову». Затем он сам спрыгнул со стены на построенный римлянами вал, схватил «голову» прямо под носом пораженных римлян и с этим огромным грузом стал снова взбираться на стену.

Через пару минут римляне пришли в себя и стали обстреливать смельчака стрелами. Пять из них достигли цели, но Элиэзер продолжал лезть на стену. Он сумел взобраться на ее вершину, откуда победно помахал «бараньей головой» римлян и только после этого упал, корчась от причиняемой стрелами боли, и вскоре скончался.

Чудеса храбрости продемонстрировали в тот день и два других солдата Иосифа — братья Нетир и Филипп из деревни Рума, которые увлекли за собой других бойцов и сражались с такой яростью, что разорвали оборону воинов прославленного Десятого легиона и обратили их в бегство.

Сам Иосиф во главе другого отряда, шедшего с десятками пылающих факелов и вязанками дров, и осуществил поджог боевых машин и построек римлян, обратив в бегство легионеров.

Однако римлянам понадобилось меньше полусуток, чтобы прийти в себя. Утром после поджога в их лагере было тихо, но к вечеру того же дня они снова стали устанавливать таран — причем напротив того самого места, где он стоял и успел изрядно покрошить стену.

В это же время один из еврейских воинов выстрелил со стены в Веспасиана и попал ему то ли в лодыжку, то ли в колено. Главнокомандующий римской армией, как ему и положено, находился на расстоянии полета стрелы, так что стрела попала в него, когда находилась уже на излете. Рана была легкой, но из нее обильно хлынула кровь, что поначалу напугало всех находившихся вокруг него солдат. По войску пронесся слух, что генерал тяжело ранен, и это на какое-то время ослабило