бывшей владелицы и обзавестись новыми. Так нет же: стоит отвлечься и оно уже своевольничает.

С мыслями, что отвлекаться нельзя я и спускалась, в уверенности, что лавка уже закрыта. Но сеньора Лусеро сидела за прилавком, а витринные окна не были прикрыты.

Моё появление для сеньоры неожиданностью не стало, потому что лестница скрипела так, что куда там соловьиному полу: ни один лазутчик не проберётся незамеченным, если, конечно, он двигается не по потолку. Но я уверена, что в этом случай его ждут неожиданности. Дом был непростым, как и его хозяйка, первое впечатление обманывало не хуже карманника, притворяющегося честным трудягой.

— Ну и горазда ты спать.

— Ночь выдалась очень тяжёлой. И мне не хочется, чтобы трудности оказались напрасными.

Она кивнула, обозначив, что поняла мой намёк, встала из-за прилавка, потянулась, разминаясь после длительного сидения. При этом на пол спланировали газетные листки. Я нагнулась, не столько чтобы поднять, сколько сунуть нос в новости.

— Интересуешься, нет ли чего про твой побег? — спросила сеньора Лусеро. — Есть. Тётя тебя активно ищет. Но пока нашли только горничную.

— В самом деле?

Судьба Эсперансы беспокоила меня в последнюю очередь. В первую: неужели так легко можно меня вычислить, несмотря на изменение внешности? Или сеньора меня с кем-то путает? В конце концов, девицы постоянно сбегают от излишней опеки родственников. Правда, чаще всего с кавалерами, но и в моём случае без такового не обошлось. Пусть не по своему желанию, но Эмилио помог в побеге.

— Она мертва. Это сделала ты?

Спрашивала сеньора спокойно, не показывая напряжение ни словом, ни взглядом, но проскальзывало нечто, выдававшее её готовность к любому моему ответу. И что-то мне подсказывало, что, если я начну врать, меня тут же безжалостно сдадут органам правопорядка. А от них до тёти — один шаг, после которого я не смогу себя защитить от неизвестной опасности.

— Когда я видела свою горничную в последний раз, она клялась в верности моему похитителю и была при этом очень даже живой, — ответила я. — Сеньора, а вы уверены, что речь идёт именно о моей горничной?

Эсперансу неожиданно стало жалко. По воспоминаниям, она была прекрасной горничной, и не её вина, что привлекательность Эмилио снесла ей крышу. Наверняка не на пустом месте снесла: не нашёл подхода к хозяйке, воздействовал на горничную. Уж слишком она зависимой выглядела от этого дона. Но зависимость лечится, а смерть — нет, поэтому я понадеялась, что сеньора Лусеро ошибается. Но тут я как раз увидела свой портрет в газете, выполненный с большой точностью, и все сомнения отпали. Заметка была короткой и малоинформативной. Ещё бы, информацию тётя собиралась получить с других: за неё она предлагала очень большие деньги.

— А разве не о вашей, донья?

Недоумевающее выражение подходило моему нынешнему лицу ничуть не меньше, чем прежнему. Или прежним?

— Разве девушка на портрете похожа на меня, донья?

— А разве не вы, донья, говорили, что зелье вам нужно для изменения внешности? В действительности вы можете выглядеть, как угодно, так почему не так? — она кивнула на газету, которую я держала в руках. — И врёте вы много. Сначала о том, что убежали. Потом говорите про похитителя.

Переход на «вы» показался мне очень нехорошим признаком. Но время шло, а зелье не делалось. Без зелья, если я даже полностью обелю себя в глазах этой недоверчивой сеньоры, мне это не поможет спастись от тёти.

— Донья, давайте, я сделаю зелье и потом всё вам расскажу, — предложила я. — Тогда вы поймёте, что я не вру. Увы, время подпирает. Я не могу позволить, чтобы меня нашли. Вспомните, вы пообещали, что зелье я смогу сделать вечером.

Она закусила губу и некоторое время пристально на меня смотрела, словно пытаясь проникнуть в голову, потом неохотно выдавила:

— Хорошо. И прекрати называть меня доньей.

Она наконец пошла закрывать лавку. На окна опустились жалюзи, а потом и они, и дверь внезапно обросли сеточкой защитных заклинаний. То ли это было обычной практикой, то ли сеньора таким образом намекала, что без неё я отсюда не выйду. Но страха не было: если бы сеньора Лусеро хотела меня сдать, она бы это уже сделала.

В комнате с оборудованием жалюзи тоже были опущены. Оглядывалась я с интересом: это место не было похоже на лабораторию, скорее на уютную кухню. Так и казалось, что из дубового шкафчика сейчас на свет появится баночка с вареньем и мы приступим к чаепитию. При мысли об этом желудок неожиданно вспомнил, что прошли уже сутки с тех пор, как ему что-то доставалось, но увы, из шкафчиков стали появляться не варенье с печеньем, а те ингредиенты, которые я называла.

Вскоре я уже стояла над спиртовкой, на которую была водружена мензурка с закипающей жидкостью, и держала наготове нужные добавки. Сеньора Лусеро сидела в отдалении, делая вид, что ей вовсе не интересно, чем я занимаюсь. Боялась ненароком выучить и подвести меня под нарушение закона?

Наконец все нужные слова были сказаны, все нужные ингредиенты — высыпаны, оставалось только остудить. Я повернулась к сеньоре.

— Итак, донья, я обещала вам всё рассказать. Некоторое время тому назад я узнала, что мне грозит серьёзная опасность. Какая именно, я рассказать не могу, простите. Но уже тогда я задумала побег. — И даже осуществила, если принять во внимание прежнюю Эстефанию. — К побегу я была готова, когда меня обманом выманил из замка дон, которого моя тётя считала неподходящей для меня партией, но который был уверен в обратном. Было ли у меня с ним что-то на самом деле, я не знаю, потому что часть моей памяти в настоящее время под блоком. Моим неведением он и воспользовался, завербовав в сообщницы мою горничную. Ему удалось меня усыпить, но поскольку перед встречей я приняла зелье, ускоряющее метаболизм, очнулась я раньше, чем он рассчитывал, и смогла убежать. Возвращаться домой у меня желания нет. Во всяком случае, пока не разберусь, что происходит.

Она достала из кармана артефакт, посмотрела на него и удивлённо сказала:

— Надо же, действительно не соврала. Во что же ты вляпалась, Эстефания?

Обращалась она опять на «ты», что порадовало.

— Если бы я это понимала, моя жизнь была бы куда проще. Пока я хочу держаться подальше от власть имущих. Меня ведь почти казнили.

— Не будь ты Сиятельной, с таким обвинением тебя