что ей очень жаль, что она любит его и не желает вступать с ним в борьбу, но он, если он ее тоже любит, должен окончательно и бесповоротно выбрать между матерью и кардиналом. Когда их беседа (на этот раз с глазу на глаз) достигла наивысшего накала, в комнату без стука вошел Ришелье.

Его, конечно же, предупредили, что еще слабый от болезни король остался наедине со своей матерью, и он немедленно понял, что коварная Мария Медичи может сломить своего слабохарактерного сына, заставив его переменить свое решение.

Рассказывают, что Мария Медичи, увидев непрошено заявившегося кардинала, пришла в ярость и обрушила шквал оскорблений и диких обвинений в его адрес. Ришелье, переполняемый эмоциями, якобы упал на колени и зарыдал. Он якобы даже дошел до того, что предложил публично извиниться за преступления, которых он не совершал, и вновь подтвердил свою благодарность за все, что королева-мать сделала для него. Не желая униматься, она спросила у короля, предпочтет ли он своей матери слугу. Ни на кого из мемуаристов нельзя положиться полностью, но сразу несколько человек сообщают нам, что Ришелье тотчас же попросил отставки.

Королю, наконец, удалось унять эмоции матери, и он велел кардиналу де Ришелье встать и уйти. Затем он сам удалился и, сделав вид, что не заметил Ришелье, ожидавшего его во дворе, уехал в своей карете.

Окружению королевы-матери, ненавидевшему кардинала, показалось, что победа Марии Медичи несомненна.

Сам Ришелье якобы тоже так считал и готовился уехать из Парижа. На самом деле, все выглядело несколько иначе.

— Что мне делать? — спросил кардинала король. — Она же моя мать. Ришелье, помогите мне, дайте совет, как мне поступить?

Людовик уже не мог сдержать слез. Он бросился в кресло, опустил голову и принялся нервно сжимать пальцами колени.

— Сир, — сказал кардинал, и голос его был полон жалости, — подумайте о своем положении. Ваш брат ненавидит вас. Ваш трон и ваша власть в опасности.

— Я знаю, я знаю. Но вы давно знакомы с моей матерью. Она же не будет на деле помогать заговорщикам против нас. Слова ничего не стоят, Ришелье.

— Увы, — сказал кардинал, — вы позволите ненадолго вернуться к прошлому?

— Если так нужно, — согласился Людовик. — Как король, я обязан вас выслушать.

— Когда Гастон женился на герцогине де Монпансье, он получил за невестой огромное приданое. И где оно теперь? Королева-мать продала всех, а деньги дала Гастону на покупку оружия.

Людовик схватился за голову. Все это было ужасно: мать раздобыла деньги на восстание против своего собственного сына! Неудивительно, что ей хотелось уничтожить кардинала де Ришелье. Тогда он полностью бы оказался в ее руках и в руках Гастона. Они бы его убили, отравили. Во Флоренции, на родине матери, так было принято. Там всегда так избавлялись от неугодных. Ее нужно было остановить… Срочно… Всеми доступными способами…

— Ришелье!

— Да, сир?

— Я понимаю. Мою мать нельзя оставлять на свободе. Как это сделать?

Людовик встал. В мигающем свете камина его лицо казалось темным и угрюмым, глаза покраснели от слез.

— Прикажите ее двору отправиться в Компьень, — сказал кардинал. — Там все будет организовано. Детали оставьте мне, для вас они слишком мучительны. Я поступлю с Ее Величеством так, как если бы сам был ее сыном.

— Да будет так, — пробормотал король. — Но пусть все произойдет побыстрее. Ожидание для меня хуже всего.

— Поверьте, сир, через неделю все закончится, и вы станете в значительно большей степени королем Франции, чем сейчас.

* * *

Так все обстояло или не так, точно сказать невозможно. Важно другое. Важно то, что ситуация вдруг повернулась в самом неожиданном ракурсе. Король (и это исторический факт. — С.Н.) призвал к себе кардинала и объявил ему о своем решении: он признателен ему за все, что Ришелье сделал для его матери и для Франции, он решительно настроен защитить Ришелье от клики врагов, которая воспользовалась благосклонностью Марии Медичи, и он намерен и впредь пользоваться его услугами.

Дальше — больше. Людовик отверг просьбу Ришелье об отставке и сказал, что его советы более ценны для Франции, чем советы его матери.

Потом он сказал, что все зло идет не от Марии Медичи, а от окружающей ее клики, с которой он намерен разделаться. Далее король пригласил к себе министров и государственных секретарей. В результате самые ярые сторонники Марии Медичи были сняты со своих постов и отправлены в изгнание.

* * *

Тот день вошел в историю как День одураченных. Он получил такое название из-за произведенных внезапных перестановок. Тогда, осенью 1630 года, вряд ли кто-то из участников событий, включая и самого кардинала, мог бы представить себе, какие изменения ожидают каждого из них в самом скором будущем.

Собственно, в День одураченных (10 ноября 1630 года) Мария Медичи оскорбила сначала племянницу кардинала де Ришелье, которую согласилась принять в состав своих фрейлин, а потом и самого кардинала, сумевшего по потайному ходу попасть в залу, где разговаривали Их Королевские Величества.

Франсуа де Ларошфуко в своих «Мемуарах» рассказывает:

«Когда король затворился наедине с королевой, она опять стала жаловаться на кардинала и объявила, что не может больше терпеть его у кормила государства. Понемногу оба собеседника начали горячиться, и вдруг вошел кардинал. Королева, увидев его, не могла сдержать своего раздражения: она принялась упрекать его в неблагодарности, в предательствах, которые он совершил по отношению к ней, и запретила ему показываться ей на глаза. Он пал к ее ногам и пытался смягчить ее своей покорностью и слезами. Но все было тщетно, и она