Определенно, названия именно этого типа, в романской форме, заполонили Северную Галлию между VI и X вв. При жизни первых поколений продолжалось формирование топонимов на — асит на основе германских личных имен (например, Athanacum от Атанариха; Ramanacum от Храмна). На короткое время завоевал популярность тип на — iacas (например, Ландресье, Landriciacas, от Ландериха). Но этот мотив быстро утратил продуктивность. Его поглотила волна названий на — ville и — court, достигшая высшей точки в VH-VIII вв. и до настоящего времени не вполне иссякшая. Их первая часть почти всегда была германской просто потому, что германской в эту эпоху была вся антропонимика. Их синтаксис колеблется между римским порядком на периферии раннего королевства (ville и court в начале слова, например, Villemomble, Courgains) и германским, который и возобладал (-ville и — court* конце).

Таким образом, поверх лингвистической границы установилась своеобразная общность топонимов, охватывавшая как древнюю свободную Германию, так и сердце галльской Romania. Она не имела непосредственных корней ни в одной традиции — ни германской (которой она тем не менее многим обязана — повсюду личными именами, лежащими в основе этих топонимов, и почти повсеместно синтаксической структурой), ни галло-римской (по-видимому, ставшей источником первого импульса). Бесспорно то, что горнилом, в котором была выкована эта общность, стало меровингское государство (вместе с протекторатами). Внутри этой политической структуры осуществился творческий синтез, по значению превосходивший феномены вторжения и завоевания, которые привели лишь к смещению линий лингвистической демаркации.

На последнее соображение по поводу этой новой цивилизации наводят лингвистические взаимодействия. Галло-римляне, не принявшие франкского языка, тем не менее почерпнули из него важные элементы своего словарного запаса. Всякое перечисление рискованно, коль скоро речь часто идет о вышедших из употребления терминах, относящихся к давно исчезнувшим институтам или образам жизни, или о словах, вытесненных в диалектное употребление. Но этот вклад был значительным — порядка, по крайней мере, пятисот слов[184]. При жизни первых поколений после завоевания разрушение системы образования, с одной стороны, и стремительная фонетическая эволюция вульгарной латыни — с другой, определенно привели этот язык в состояние повышенной восприимчивости. По-видимому, эти ворота снова захлопнулись еще до наступления каролингской эпохи. Однако, несмотря на истекшие столетия, сегодняшний французский язык был бы непостижим без учета лепты, внесенной франками.

Естественно, заимствования охватывали весь лексикон, относящийся к новым институтам (senechal (сенешаль), marechal (маршал), echanson (кравчий), chambellan (камергер), antrustion (королевский дружинник), aubain*, rachimbourg (рахимбург)**, echevin (эшевены)***, maimbourg****, plege (гарант, гарантия), essoine[185](поджидать), ordalie (ордалия). alleu (аллод), fiеf(фьеф), treve (перемирие), arriere-ban (ополчение) и пр.) и войне (garder (охранять), guetter (подстерегать), gonfanon (стяг), fourreau (ножны), dard (дротик), flесhе (стрела), blason (герб), еtriеr (стремя) и т. д.). Однако имеется немало терминов, более значимых с точки зрения степени оказанного влияния: названия частей тела (hanche, echine, flanc, quenotte[186]), цветов (blаnс, Ьrun, blеu, gris, blafard[187]), сторон света (но они по-настоящему вошли в обиход только после прибытия в Нормандию скандинавского подкрепления), планет и растительных форм (hetre, troene, roseau, houblon, haie[188]), наконец сельскохозяйственные термины (Ые, gerbe, bouc, fourrage[189] и пр.).

* Право государя получать имущество чужеземца, не натурализовавшегося в стране. — Примеч. ред.

** Свободные франки, знатоки права, которые произносили приговоры в суде. — Примеч. ред.

*** Сначала присяжный в суде, позже — представитель муниципальной власти. — Примеч. ред.

**** Право королевского покровительства над вдовами, сиротами, монахами и клириками. — Примеч. ред.

В этой области франки много дали, но мало взяли. Это не значит, что в германских языках отсутствуют латинские заимствования, но большая часть из них восходит ко времени до меровингской эпохи и объясняется контактами с солдатами и гражданским населением вдоль линии limes.

Эти лексикографические соображения рискуют похоронить под собой важный факт: латынь и франкский язык находились не на одном и том же уровне. Латынь была языком письменным, сильным своей литературной, эпиграфической и религиозной традицией, а франкский был только лишь разговорным языком (на этом диалекте не существует практически ни одного рунического текста), лишенным особого престижа (в отличие от готского) и религиозной поддержки. Франкская аристократия Галлии осознавала это положение и даже не пыталась писать на франкском или дать ему литературу. В письменной форме встречаются только краткие юридические формулы. Короли, еще до Хлодвига, писали на латыни на самые личные темы, и именно на этом языке Хильперик силился показать свою ученость. Мысль о том, чтобы поднять язык завоевателей до уровня языка подданных, родилась только при Каролингах.

В различных регионах прежней Римской империи влияние германцев сказывалось крайне неравномерно. Почти незаметное в Африке и на островах Средиземного моря, слабо выраженное на юге Испании и в римской зоне, во всех остальных местах оно было очень сильным[190].

От вандалов в Тунисе и Восточном Алжире не осталось практически ничего. Ни единого слова из их языка, ни единого личного имени, ни единого топонима. Очень небольшое количество надписей, в основном погребальных, спасло от забвения нескольких персонажей, но у нас нет ни архивного документа, ни закона, выпущенного вандалами. Могилы и украшения находят неслыханно редко. Без сомнения, в этом забвении отчасти повинно исламское завоевание: мусульмане-завоеватели более, чем кто-либо, ответственны за уничтожение из наследия прошлого всего того, что легко стереть с лица земли. Однако они не воевали с археологическими остатками, которыми богата Северная Африка как римского, так и византийского периода. Получается, что вандалы после себя практически ничего не оставили.