– Глаза есть…

Он начал рассказывать – сжато, понятными словами. Решетов мрачно слушал, колебался, кусал губы под зарослями густой растительности.

– Это жестокая банда убийц – просто нелюди, выродки, – добавил Алексей. – И есть подозрение, что они в этот лес наведывались не однажды. Может, тайник у них тут или еще что. И ты это мог видеть, можешь опознать их. Предлагаю сделку, Никита. Ты мне – информацию, а я навсегда забываю, кто ты такой и где находишься. А влипнешь в неприятность, я первым приду тебя вытаскивать. Моему слову можешь верить.

– Ну, хорошо, видел я кого-то, – решился бродяга. – Раз или два, точно не помню. Но лиц не различил, разговоры не слышал – ночью было дело… То ли двое, то ли трое… Я со свалки шел, а они как раз в Чертов бор въезжали… Это пару недель назад было. А еще недавно кто-то подъезжал… Клянусь тебе, Леха, меня не волнует, что у них в тайнике, я туда даже не заглядывал. Дал себе зарок уйти подальше от мирских дел. Хотя и в религию нет никакого интереса, пустота в этой религии и сплошной обман…

– Стоп, – Алексей почуял что-то важное. – Ты про какой тайник сейчас бухтишь? Показывай, Никита, веди… Что же ты раньше-то молчал? Где это?

– Минут за десять дойдем… – опустил голову бродяга и стал ковыряться коряжиной в золе. – Не в моем это мире, Леха, нет мне к этому интереса. Одного хочу – держаться от всего подальше… Отследят они меня, придут и прикончат в моей берлоге, а как-то не хочется в гроб раньше времени… Я покажу тебе это место, но подходить не буду, сам решай. И больше не приходи, я все равно ничего не знаю. Хлебушек на лесной дороге выгрузи у опушки, я потом подберу…

Плохо верилось, что все это происходит на самом деле. Гуща растительности справа от колеи, заросшей чертополохом, даже зимой с дороги ничего не увидишь.

Черкасов подходил, сжимая рукоятку «ТТ», отгибал еловые ветви. Вход в землянку был прикрыт лапником. Капитан лихорадочно отбросил его ногами, открылся узкий проход. Что тут было в войну? Форпост партизанской базы товарища Завьялова – забытый и заброшенный?

Он включил фонарь, тот трясся в руке, зубы стучали от волнения. Догони он в тот день Никиту Решетова, не дай ему свалить в овраг (или куда он там свалил) – глядишь, и раньше бы все закончилось, и трупов было бы меньше… Землянка крохотная, стены осыпаются, трухлявые доски под ногами. Здесь раньше был тайник, что-то складывали – пыль на полу, но не везде. Сейчас остался единственный сверток – что-то цилиндрическое, обмотанное брезентовой материей.

Алексей опустился на колени, пристроил фонарь, стал разворачивать находку. Отбросил брезент, стал избавляться от слоев оберточной бумаги. Черт возьми, похищенную картину еще не сбыли подпольным воротилам! Впрочем, стоит ли удивляться, здесь не Париж, не Нью-Йорк, не Рио-де-Жанейро, где с подобным раритетом только появись…

Он аккуратно разворачивал плотное полотно, старался не лезть пальцами в «рабочую» поверхность. Пристроил на колене, схватился за фонарь. Луч света ползал по бесценному творению Василия Дмитриевича Поленова. Проявлялись очертания соснового бора, усадьбы с колоннадой на заднем плане, вот и женщина в шляпке, спускающаяся по тропе. Живописец действительно тщательно выписывал каждую деталь, не пропускал ни одну мелочь, включая эмоции молодой дамы, которая с кем-то поссорилась, а может быть, получила письмо с неприятным известием…

Алексей скрутил обратно картину, прислушался, вытянув шею. В лесу чирикали птицы, в кронах деревьев утробно гудел ветер.

Он завернул находку в брезент, перевязал бечевкой, начал выбираться на улицу. Несколько минут сидел под елочкой, приходил в себя. Ветер усиливался, тучи побежали резвее. Но день был без осадков, хотя шут его знает, что будет дальше… Из желающих навестить укромное местечко сегодня он был один.

Алексей отложил находку и снова спустился в землянку, светя фонарем. Не может быть, чтобы преступники не оставили хотя бы завалящую улику. Они же не рассчитывали, что сюда придет милиция, считали эту местность исключительно своей! Он выбрался из землянки, стал ходить кругами, расширяя радиус поиска.

Ценную находку капитан обнаружил немного в стороне, под елкой. Чуть не прошел мимо, но заметил, опустился на колени, медленно поднял, стал рассматривать. Возвращалось волнение, снова затрясло от важности открытия. Возможно ли такое? Банальное совпадение? Но теперь это несложно проверить… Он завернул находку в лист репейника, затолкал в карман, потом забрал сверток с картиной, стал протискиваться между деревьями. Здесь довольно часто ходили – утоптали землю.

Он вышел на лесную дорогу, которой едва ли кто-то пользовался, не имея злого умысла (по ней и ехать-то некуда), стал ориентировать себя в пространстве. Не такая уж коломенская верста выходила. До опушки, вблизи которой он припрятал машину, было всего километра полтора…

Он ввалился в музей в шестом часу вечера – уставший, как собака, но в принципе довольный. Культурное учреждение еще работало, были посетители.

Маша Полевая вежливо разговаривала с подтянутым мужчиной в офицерской форме, тактично отклоняла «заманчивые предложения», а из прохода за ними ревниво наблюдал очкастый Вадим Циммерман. Этот парень начинал раздражать, он явно ассоциировался с небезызвестной «собакой на сене», которая сама не ест и другим не дает.

Офицер ушел ни с чем. Маша повернула голову и уставилась на Черкасова русалочьими глазами – что, опять?! Вроде приходил уже, обо всем договорились. Из зала высунулся Иннокентий Гаврилов – теперь из-за косяка вырастали две головы.

– Есть другие посетители? – спросил Алексей, кивая на зал. Оба дружно помотали головами. Алексей запер на задвижку входную дверь. Сотрудники недоуменно переглянулись. Маша хлопнула большими и чувственными глазами. Он распаковал на стойке сверток, аккуратно развернул картину.

Величие последующей паузы переоценить было трудно. Вадим издал звук, словно подавился. Большой рот Иннокентия Гаврилова стал плавно расплываться до ушей. Мария с визгом подлетела, прилипла к норовящему свернуться полотну, стала жадно поедать его глазами. Спустя секунду Вадим с Иннокентием были уже рядом, отталкивали друг друга, лезли к шедевру.

– Послушайте, а это точно не подделка? – хрипел Иннокентий, почти касаясь носом красочного слоя. – Господи, нет, это пропавший Поленов…

– Григорий Иванович! – истошно завизжала Маша. – Идите скорее сюда! Мы вам такое покажем!

Шабалин ворвался в «предбанник» секунд через двадцать – взволнованный, с трясущейся челюстью. В чем дело? Пожар, потоп, еще один беспардонный налет?! А вскоре и у него отвалилась челюсть, когда он разглядел на стойке заветную вещь. Метнулся вперед, отпихнув Вадима – да так, что у того очки с носа слетели. Начались ритуальные пляски вокруг найденного полотна, сопровождаемые воем и стенаниями.

– Спасибо, дорогой вы наш человек! – вскричал Шабалин, хватая Алексея за плечи. – Где вы это нашли? Боже правый, а ведь я почти не верил в нашу милицию…

– Где нашли, там уже нет, Григорий Иванович. – Алексей деликатно высвободился. – Надеюсь, ваша картина сильно не пострадала. Вы все равно собирались отправлять ее на реставрацию, не так ли? Больше не теряйте, договорились? Завтра придут оперативники и все оформят по закону. Лучше бы это сразу сделать, но, знаете, не утерпел, – он с ухмылкой взглянул на впечатленную Машу. – Так, оставьте этот поток благодарности. Милиция, в которую вы не верили, просто выполняет свою работу. Убирайте свой шедевр, вы лучше знаете, что с ним делать…