Но главным результатом опроса представляется весьма критическое отношение аудитории к Путину: если за лояльные и нейтральные варианты ответов проголосовало по четверти участников опроса, то за критические – 40 %.

Произошло это за счет наиболее популярного ответа: 30,7 % участников опроса полагают, что глава государства такой же либерал, как и обслуга глобального бизнеса, уничтожающая Россию в его интересах: у них нет принципиальных расхождений.

Второе место занял лояльный ответ: 19,8 % опрошенных полагает, что «Путин готовится освободиться от кабалы Запада и его агентов-либералов, но его время еще не пришло».

На третьем месте по популярности оказался нейтральный (по нашим временам, а в целом сугубо обвинительный) ответ: мол, либералы – это друзья Путина, а он «не бросает и не обижает своих друзей». Веру в хорошие человеческие качества президента, на глазах становящиеся смертельной угрозой нашей стране, продемонстрировали 16,1 % участников опроса.

По 9,2 % набрали нейтральный (опять-таки лишь по нашим временам) вариант «Либералы – представители Запада, и Путин не хочет конфликтовать с ним» и резко негативный «Путину безразлична судьба России: какая разница, кто „сидит на хозяйстве“».

И, наконец, наиболее лояльное объяснение политики президента («не доходят руки до социальноэкономической сферы, из-за чего он доверил ее тем специалистам, которых знает») оказалось наименее популярным: за него (хотя оно стояло в списке вопросов первым) высказалось лишь 5,3 % участников.

Следует отметить высокую актуальность опроса: лишь 1,5 % участников заявило о своем безразличии к его теме и лишь 3,8 % (что мало при ответе на весьма сложный вопрос) затруднились с ответом.

Таким образом, «путинское большинство» является большинством всей России. В этом и заключается разгадка его мгновенного формирования: стоило Путину повернуться лицом к России, сделать шаг навстречу ее очевидным и естественным интересам, – и Россия немедленно откликнулась на это, выдав ему кредит доверия, который не имели ни Горбачев, ни Ельцин с Гайдаром.

Произвол монополий, массовая коррупция, принципиальный отказ от развития, усугубленные присоединением к ВТО на колониальных условиях давили страну и без украинской катастрофы, и без санкций.

Враждебность Запада пробудила к жизни либеральный клан, – и он обесценил рубль сильнее, чем в объятой гражданской войной и разрухой Украине. Офшорная аристократия сделала, наконец, выбор между зарубежными замками и тем, кто назначил ее на должности, позволившие построить эти замки, – и, похоже, начала «валить» Путина, разжигая негодование народа и готовя московский Майдан, обрекающий Россию на крах по сомалийско-украинской схеме.

Столкнувшись с букетом внешних и внутренних кризисов, правящая бюрократия оцепенела в величавом безделье, бессмысленно пережевывая речевки, обрыдшие за четверть века национального предательства.

Крепнет ощущение, что страну возглавляет насмерть поссорившийся с Западом, не желающий и не способный взяться за решение ни одной насущной проблемы и потому обреченный долго и сильно жалеть о судьбе Каддафи аналог Горбачева.

Россия стала заложником безответственных себялюбцев, оказавшихся способными заявить о правах своего народа, – и не способными даже шевельнуть пальцем для их защиты.

Причины этого, строго говоря, не интересны.

Важно другое: получив даже больший кредит доверия, чем когда-то Гайдар, они поступили с ним еще хуже Гайдара.

Они еще могут одуматься и, сняв с полки вузовский учебник, перейти от грабежа страны к ее развитию, – но страна слишком долго и слишком дорогой ценой ждала этого: терпение иссякает.

Патриотические кликуши умалчивают, что более страшным врагом России, чем проклятый Запад и поощряемые им нацисты, оказывается ее же высшая бюрократия, ведущая себя, как будто она является синонимом офшорной аристократии.

Перед лицом надвигающейся социальноэкономической катастрофы, а может быть, и войны (возможно, гражданской, а возможно, и с Западом, – ибо наши Милошевичи вряд ли будут защищать нас из страха потерять свои замки на Западе), – вопрос о спасении наших семей и детей встает с беспощадной ясностью.

Чтобы не пытаться убегать под артобстрелами, подобно поверившим в Россию жителям Донецка и Луганска, выбор между жизнью в России и эмиграцией предстоит сделать в ближайшие несколько месяцев. Потом его может просто не оказаться.

Да, мы любим Родину и хотим жить на ней.

Но патриотизм – не рабство: требующие быть рабами из любви к Родине похожи если не на ненормальных, то на воров.

Мы хотим, чтобы наши дети жили в России, – но это не повод требовать от нас согласия на их нищету, болезни, дикость и преждевременную смерть.

Мы хотим строить свою страну, – но либеральная шайка в союзе с бандитами отнимает эту возможность и, похоже, опрокинув Россию в катастрофу, скоро отнимет у нас ее на долгие годы, если и не на поколения.

Поэтому вопрос об эмиграции вновь стоит перед каждым, кто задумывается о будущем своих детей.

Куда эмигрировать – отдельный сложный вопрос. Важно не купить билет на «Титаник»: мир объят кризисом, и многие уютные страны скоро станут адом вроде Украины. Так, нельзя бежать в страны, имеющие опыт жестокого к «чужакам» фашизма: похоже, они могут к нему вернуться.

Но главное – принципиальный выбор: бежать или оставаться.

Разумеется, для спасения надо бежать: если представителю силовой олигархии показалось, что вы недостаточно быстро отдаете приглянувшийся ему бизнес, разумно не дожидаться СИЗО.

Если Вы специалист не в «пилинге и откатинге», а в высоких технологиях, заведомо не нужных ворам, – если Вы хороший инженер или, не дай бог, ученый, – надо понимать, что Вы вряд ли реализуетесь как профессионал на Родине и «при прочих равных условиях» надо ехать в государства, нуждающиеся в труде, а не в рабстве.

В остальных случаях важно, что обычно эмиграция – такой культурный стресс, что решаться на нее без угрозы потери жизни или ее смысла жизни можно лишь для блага детей.

Это звучит выспренне, но мы не знаем, что значит для нас родная языковая среда, пока не покинем ее навсегда, – как рыба не понимает значения воды, пока не попадает на сушу.

Ахматова не просто так в войну присягнула не Родине, а именно языку: «И мы сохраним тебя, русская речь, великое русское слово».

Ибо есть народы, живущие в ландшафте, в комфорте, в законе, в книге, в религии или в бизнесе, – а носители русской культуры, сколько бы еще культур они ни несли в себе и что бы они ни думали о Сталине и Крыме, живут в языковой среде.

Которой вне нашей страны (да, она меняла названия, но для женщин это почти нормально), как показал опыт уже четырех волн эмиграции, просто не существует.