побежал за ним, на ходу отдавая приказ его коллеге вызывать на помощь группу и заодно «Скорую».

Из подвала доносились голоса и шум, гул от нового выстрела эхом отразился от старых каменных стен. Обнаружив лаз, мы с Севой осторожно спустились вниз. За спиной я слышал напряженное дыхание второго опера, пытавшегося оттеснить меня, безоружного, назад.

– Оружие на пол, полиция! – прокричал Дорофеев.

– Не стреляйте, – отозвался кто-то впереди. – Валюша, родная, отдай мне пистолет, видишь, все кончено.

В подвале было полутемно, тени от фонаря, стоящего на полу, метались по стенам, как фантасмагорические чудовища. Картина, которую я увидел, походила на кадры приключенческого фильма. В открытых деревянных ящиках тускло поблескивали золоченые оклады икон, серебристые кубки, россыпи камней. Крупная высокая женщина с растрепанной прической и перекошенным от злости или страха лицом безвольно, казалось, держала в опущенной руке пистолет. Мужчина, помельче и суетливее, пытался забрать оружие из крепко сжатых пальцев.

– Гражданочка, – уже спокойнее и тише говорил Сева, – положите пистолет. Не делайте резких движений…

Хозяйка салона красоты Валентина Степановна и мастер Мирошкин – эта неожиданная и странная пара настолько завладела моим вниманием, что я не сразу заметил на полу еще две фигуры. Пока не услышал из темноты слабый стон.

– Кира, – прохрипел мой внезапно севший голос, но не успел я рвануть вперед, как произошло неожиданное.

– Прости меня, Минька, видно, не судьба. Люблю тебя, братик, – выдохнула Валентина и, оттолкнув мужчину так, что тот еле удержался на ногах, выстрелила себе в висок. Грузное тело рухнуло прямо на ящики с драгоценностями, заливая их кровью. Упавший рядом на колени Мирошкин беззвучно рыдал.

А я бросился к Кире, без сознания лежащей у дальней стены, прижатой к земляному полу чьим-то телом в испачканном кровью и грязью костюме. Уже ничто не могло меня удивить: это был Борис Левандовский…

Все замелькало вокруг. Подоспела вызванная группа, врачи. Кто-то включил переносной прожектор, и белый искусственный свет придал лицам какую-то потустороннюю синеватую бледность. Киру, все еще не пришедшую в себя, похожую на маленькую смятую куклу, и тяжело раненного Левандовского погрузили в карету «Скорой». Я бы все отдал, чтобы поехать с девушкой в больницу, но служебный долг вынуждал остаться. Мне предстояло разобраться в происшедшем, по горячим следам допросить Мирошкина, составить протоколы, описать найденные ценности – куча обычной следственной работы.

«Ты в первую очередь следователь, – звучал в голове голос полковника Чудакова, – все чувства надо оставлять дома. Разум должен быть холодным, не замутненным эмоциями». И все же, раздавая привычные указания экспертам и операм, я, убежденный атеист, сейчас взывал в душе к любым небесным силам о спасении Киры. Сегодня я понял, как дорога мне эта девушка, и не мог ее потерять…

Кира

12 июля 2017 года

– Кира, ты уже решила, какое платье наденешь? – откуда-то из спальни несся звонкий мамин голос. – Скоро выходить, а ты совсем не готова! Папа вот-вот привезет тетушку, будет толкотня, суета. Ну, где ты, детка?

Дверь в мастерскую распахнулась, и мама в длинном, в пол, кремовом платье с оригинальной баской, с безупречной прической и макияжем появилась в проеме и застыла в позе нетерпеливой грации. «Как картинка в раме». – Я любовалась ее стройной фигурой и пикантным личиком, над которыми не властны ни возраст, ни потрясения. Она всегда в форме, на позитиве и заражает всех вокруг бьющей через край энергией.

– Опять грустишь? И снова кофе? Какая чашка за утро? Ты окончательно испортишь цвет лица, девочка. Пойдем, я помогу тебе, замажем эти синяки под глазами, я привезла чудесную корейскую косметику, хит этого сезона. Будешь у меня как новенькая! Хорошо, что гипс с руки уже сняли. Но ты ее пока не напрягай.

Противостоять ее натиску было невозможно. Игнорировать сегодняшнее мероприятие, закрывшись дома, тоже. Уж если бабуля оправилась после приступа и едет в город, придется соответствовать. И я полностью вверила себя маме, которая привезла с собой, казалось, парфюмерную лавку и чемодан нарядов.

– Я знала, что ты не захочешь надеть яркое, поэтому выбрала это, сдержанно и вместе с тем достойно. – Простого кроя черно-белое платье с эффектом голограммы струилось и облегало, будто продолжаясь в пространстве. – Ты ужасно похудела, Кира, но такая расцветка это скрывает. И вот к нему легкий палантин, скроет твои торчащие ключицы и шрам на руке. Так, поправим вот здесь, что за непослушные волосы! И, пожалуйста, возьми вон ту помаду, она матовая, очень нежная, совсем не вызывающая.

– Ой, мамуля, я всегда удивлялась, почему ты не стала стилистом. У тебя отличный вкус и умение за полчаса превратить Золушку в принцессу.

– Подай эту идею своему отцу! Пусть вложит небольшой капитал, и я открою студию. Хотя ты же знаешь, я слишком неорганизованная и увлекающаяся, через неделю мне все надоест. А вот и он. – Мама ответила на звонок телефона. – Да, мы выходим, Юра. Пару минут еще…

В машине нас ждала Симочка, которая, хоть и сдала после всех событий, сейчас выглядела отдохнувшей и, как обычно, элегантной в летней шляпке с вуалью.

– Тетя у нас английской королеве даст фору, – пошутил папа, помогая нам устроиться в салоне. – И вообще я теряюсь при виде такого количества красивых женщин.

Я устроилась рядом с Серафимой, которая, сжав мою руку, спросила заговорщицким тоном:

– А где этот милый молодой человек, Игорь, кажется, которому я обязана жизнью? Он что, не едет с нами?

– Бабуля, Игорь Анатольевич на работе, но он обещал освободиться пораньше и прибыть прямо на место.

Старушка удовлетворенно улыбнулась и стала рассказывать последние новости из пансионата. Меня порадовало, что она перестала грустить и плакать.

Лето в Рыбнинске было жарким, солнечным. Горожане старались укрыться в тени густой листвы в парках и скверах или у реки, где легкий ветерок пытался остудить горячий пыльный асфальт.

Костел же, как и прежде, встретил нас прохладой и оградил от уличного шума. Каждый шаг по ступеням его широкой лестницы давался мне с трудом, и, хотя я уже оправилась от травм, полученных при падении в подвале, фантомные боли, казалось, иголками пронзают ступни и позвоночник.

Пропустив вперед родных, я задержалась в притворе, чтобы перевести дыхание, прикрыла глаза, прижалась лбом к каменной стене. Меня окружали миражи. Здесь мы с Борисом впервые по-настоящему поцеловались. Казалось, я чувствую вкус его губ, сильную ладонь на затылке. Слышу, как он говорит что-то на польском…

– Рani, czy źle się czujesz? [22] – Взволнованный голос звучал прямо за моей спиной.

Я вздрогнула и обернулась. Незнакомый священник в