Начальник колонии, Александр Евсеевич, между своими Сан Сеич, больше всего любил две вещи – охоту на крупного зверя и своего сынишку, семилетнего Ромку. В тот год Рома пошел в первый класс, что делало его в глазах отца вполне взрослым для приобщения к клану охотников. Несмотря на протесты жены, Сан Сеич отправился в тайгу с сыном. На самом деле он хотел просто показать пацану зимний лес, пострелять по белкам или зайцам, «дать пороху понюхать».

Сбившись с проторенной дороги, они неожиданно столкнулись с медведем-шатуном. Что разбудило самца – выстрелы, голоса, нехарактерно теплая для конца декабря погода, – осталось неизвестным. Но медведь проснулся и вышел им навстречу. Незнакомый с охотничьими премудростями Ромка так испугался, что не слышал того, что ему говорил отец, а с криком бросился бежать по сугробам прочь. Медведь кинулся за ним.

Пока начальник вскидывал ружье, чтобы хотя бы выстрелом отпугнуть зверя, тот почти настиг мальчишку и, зацепив лапой за ногу, повалил. Спас ситуацию вовремя подоспевший егерь, ружье которого на всякий случай было заряжено не дробью, а нормальным 16-м калибром. Меткий выстрел сразил бурого хищника наповал. Ребенок, однако, пострадал, из глубокой раны на ноге хлестала кровь.

Когда охотники вернулись к колонии, от кровопотери и боли мальчишка потерял сознание. Везти его в городскую больницу не было времени, надо было срочно делать переливание крови. Но группа у Ромки была редкая, четвертая отрицательная, ее и в городе не всегда найдешь. Тут фельдшер и вспомнил, что есть среди осужденных одна с такой же группой. По всем документам здорова, татуировок на теле нет, инфекционными всякими заразами не болела.

– Молодая, фактурная, – хохотнул фельдшер, показывая руками аппетитные округлости зэчки.

– Чего вы стоите, идиоты? – заорал Сан Сеич. – Быстро ее сюда. И скажите – любую просьбу выполню!

Так у нее появился «кровник» – сын начальника колонии. Отец слово свое сдержал: как только ребенка выписали из больницы, вызвал ее к себе в кабинет. На столе – горячий чай, конфеты, коньяк.

– Ну, проси, что хочешь. На свободу, конечно, завтра не отпущу, но послабление режима, другую работу, передачи вне очереди устрою.

– Передачи мне слать некому, режим меня устраивает. – Она отхлебнула коньяка и вытащила из кармана листок. – Вот, братишку помогите мне найти. Он такой, как ваш Рома был, когда нас разлучили.

Найти Миньку оказалось непросто. Но Сан Сеич был мужиком, который держит слово: направлял запросы, подключал связи. И о спасительнице сына не забывал: по его распоряжению ее перевели в хозотряд, на легкую работу по специальности. Потом помог ей подать ходатайство о переводе в соседнюю колонию-поселение, где она и отбывала остаток срока, пока не освободилась условно-досрочно по его же содействию. Он же настоял, чтобы она взяла у него «подъемные» на обустройство на новом месте.

К тому времени удалось не только узнать, в каком доме ребенка был брат Минька, но и в какую область он переехал с усыновившей его семьей. Но там их следы терялись.

Лишь спустя несколько лет ей повезло: знакомая, оказавшаяся сотрудницей областного ЗАГСа, расчувствовавшись от печальной истории, нашла в архивах документы о смене фамилии приемной матери, а следовательно, и Миньки. Теперь она могла перебраться поближе к брату и наблюдать за ним, а заодно собирать всю недостающую информацию о родственниках и их с Минькой наследстве…

И сейчас, когда они вместе, надо спешить. Она не рассказывала брату, что серьезно больна: сказались годы в колонии, подорвавшие здоровье. Из-за этого и детишек она не родила. Все заработки, все сбережения приходилось тратить на лечение, на уход за собой, чтобы ни у кого и мысли не закралось, что она нездорова. Операцию, которая могла бы продлить ей жизнь лет на пять, а то и десять, нужно было делать за границей, в дорогой клинике. Тянуть уже нельзя: еще месяц-два, и все будет бесполезно. А так хочется пожить по-человечески, в достатке, в своем доме, с любимым братишкой.

Наблюдая за Кирой, она все время представляла, что могла быть на ее месте, если бы не злодейка-судьба.

И, поскольку винить больше было некого, во всех своих бедах она обвиняла родню – тетку Серафиму и сестрицу Киру…

Кира

2 июня 2017 года

«Какая же я все-таки дурочка. Совсем не умею вести себя с мужчинами. Прямолинейна, как бронепоезд. Не подумала о том, что могу задеть чувства Бориса… Права мама: мужчину просто найти, сложно удержать» – такие невеселые мысли бродили с утра в моей голове. За ними я даже забыла про злосчастный букет и обещание рассказать о нем Савельеву.

Чтобы не сидеть, глядя на молчащий телефон, и не ждать звонка или визита Бориса, я решила поехать к Серафиме. Надо же разобраться до конца с этими странными письмами и таинственной пещерой. Жаль, конечно, что Борис не захотел обсудить со мной эту тему, вдруг вдвоем мы бы приблизились к ее разгадке?

Не хотелось огорчать бабулю синяками под глазами, поэтому я привела себя в порядок, сделала легкий макияж, надела довольно легкомысленное платье в горошек и, сложив папку с бумагами в объемную плетеную сумку, отправилась за город, в больницу. И только выйдя из такси, обнаружила, что забыла дома телефон. Ну что ж, так даже лучше: не буду каждые пять минут проверять, не звонил ли Левандовский.

Серафиму Лаврентьевну я застала в палате за чтением книги. Старушка тут же заложила страницу каким-то конвертом и отложила томик на тумбочку.

– Что-то я сегодня разленилась, Кирочка, на прогулку не пошла. Давай с тобой тут, в комнате, посидим, поболтаем. Надо только проветрить, душно как-то. Наверное, опять к грозе.

– Конечно, сейчас откроем окна, впустим свежий воздух. Вроде сегодня дождей не обещали.

Я распахнула окно, выходящее в больничный садик, и с наслаждением вдохнула запахи молодой листвы, распускающейся черемухи и свежескошенной травы. По дорожкам прогуливались пациенты, ловя еще мягкое июньское солнышко.

Достав из сумки заветную синюю папку, я разложила бумаги прямо на подоконнике. Под задорный щебет птичек мы принялись рассматривать ее содержимое.

– Прадед твой, Георгий, не был склонен к глупым фантазиям, по крайней мере ничего подобного я о нем не слышала ни от маменьки, ни от тетки Ирины. Скорее, это Лаврентий в детстве был фантазер и выдумщик, говорят, мечтал стать путешественником и охотником.

– Прямо как Аллан Квотермейн, герой упомянутой в письме книги!

– А стал торговцем, продолжил семейное дело, – подытожила Серафима Лаврентьевна. – Я помню, что Стефан перед самой войной тоже говорил маме и тетушке,