вдоль стены, благо все внимание остальных было сейчас обращено друг на друга и на драгоценности. Но мой маневр не удался.

– Держи девчонку, Минька! – закричала Валентина.

Пистолета я не увидела, услышала лишь грохот выстрела и ощутила резкий толчок. Метнувшийся в мою сторону Борис упал, повалив меня на пол, я ударилась головой о землю, почувствовала тяжесть его тела и отключилась от боли…

Врач «Скорой», немолодой, с прокуренными усами, пресек мою попытку поднять голову. На мои неразборчивые вопросы он, однако, ответил:

– Есть еще один пострадавший, в другой машине. Пулевое у него, в спину, серьезное. Эх, довезли бы. Стало быть, он тебя, девонька, собой закрыл.

О самоубийстве Валентины я узнала позже, видно, врач не стал пугать меня такими рассказами.

Обе «Скорые» подъехали к больнице одновременно, и нас с Борисом вместе вкатили в приемное отделение. Мне удалось повернуть голову и увидеть его бледное, заострившееся лицо, пропитанную кровью рубашку.

– Девушку на МРТ, парня в операционную, срочно, – распорядился врач.

Я уцепилась за рукав медбрата, собравшегося везти мою каталку.

– Пожалуйста, одну минуту, я могу его увидеть… поближе.

Протянув правую руку, нащупала ладонь Бориса. Рыцарские доспехи пали, но он спас мне жизнь. Сквозь набежавшие слезы я увидела, как приоткрылись его глаза, почувствовала слабое пожатие пальцев.

– Jesteś moim aniołem. Kocham cię [24], – чуть слышно прошептали посиневшие губы, и он снова потерял сознание.

Эти слова не нуждались в переводе. Они были последними, которые он сказал… Которыми попрощался со мной навсегда…

Меня с сотрясением и переломом левой руки продержали неделю в больнице. О смерти Бориса я узнала от врачей, спасти его не удалось: пуля прошла слишком близко к сердцу. Тело Левандовского отправили в Польшу, в родной город.

Примчались мои родители, вопреки моим ожиданиям проявившие понимание и такт, окружившие меня и Серафиму заботой и уходом. Я снова почувствовала себя маленькой девочкой, чьи проблемы решают сильный папа и любящая мама. Почти ежедневно меня навещали Савельев и Мельников, и у нас неожиданно сложилось такое дружеское трио. Но чтобы прийти в себя и смириться с болью, разрывавшей мне сердце, нужно время…

За спиной послышались шаги, и я поспешно вытерла мокрые от слез щеки.

– Как ты, Кира? – Игорь Савельев, как всегда спокойный и такой надежный, заботливо накинул мне на плечи палантин, который я забыла в зале, и вытащил из кармана большой носовой платок в клеточку. – Давай выйдем через служебный вход, там моя машина. Отвезу тебя домой. Юрия Алексеевича я предупредил, они поедут следом. Серафима Лаврентьевна настаивает на чаепитии.

– Спасибо, Игорь. – Я попыталась улыбнуться. Рядом с ним мне становилось немного легче. – Чашка хорошего чая нам точно не помешает.

Из дневника следователя Савельева

12 июля 2017 года

Отложенное из-за неожиданных и печальных событий открытие костела состоялось. Я очень переживал, как воспримет это Кира. Было видно, что она не оправилась от потрясений.

Чего не скажешь о ее бабушке. Серафима Лаврентьевна быстро встала на ноги и, несмотря на запреты врачей, развила бурную деятельность: наняла племяннику Михаилу хорошего адвоката, отправляла передачки в СИЗО, организовала поездку к его приемной матери и взяла удрученную женщину под свою опеку. Хотя там уже и так хлопотала Анна, бывшая невеста Мирошкина.

– Я, Юрочка, зла на Мишеньку не держу, – объясняла Решетова отцу Киры. – Сам посуди, какая непростая судьба была у Валентины, как она сердцем ожесточилась. Тяжело жить с чувством ненависти в душе. Если бы она сразу ко мне пришла, открылась, я бы ее приняла, помогла с лечением, зажили бы по-родственному. Думаю, это Стефан виноват, сам от семьи отгородился и дочку воспитал не в любви, а в недовольстве всем миром.

За круглым столом в гостиной на Крестовой было тепло и уютно. Фамильный фарфор на льняной скатерти с тонким узором, серебряные приборы, хрустальные вазочки с печеньем и конфетами, полотняные – не бумажные – салфетки – все создавало атмосферу чаепития в купеческом доме.

Кира со следами недавних слез на лице, но уже немного оттаявшая. Ее строгий отец, на самом деле человек необычайной доброты, бесконечно любящий единственное чадо. Мама, модница и красавица, старающаяся всех приободрить и развеселить своей болтовней. Бабушка, игравшая сегодня роль старейшины и гостеприимной хозяйки. Аркадий, взваливший на себя все хлопоты и по завершении работ в костеле, и по репатриации тела Левандовского на родину. Специально прилетевшая к открытию костела Ниночка, успевшая за пару дней совершенно очаровать увальня Мельникова, не сводящего с нее глаз. И, наконец, ваш покорный слуга, чья роль пока официально-дружеская, но я не теряю надежду. Тем более что имею негласную поддержку в лице Серафимы Лаврентьевны, считающей меня своим спасителем и чуть ли не внуком.

Впервые после произошедшего мы смогли собраться такой компанией. Все ждали от меня подробностей расследования, которое было практически завершено. Мирошкин активно сотрудничал со следствием, давал подробные показания. Конечно, по совету адвоката он валил вину на сестру, но, судя по всему, его роль действительно сводилась только к пособничеству. Одержимая поиском семейных сокровищ, Валентина была готова пойти на все, а опухоль мозга, обнаруженная при вскрытии, по словам эксперта, могла провоцировать приступы агрессии, которые становилось все труднее сдерживать.

– Я маленький был, родителей помню плохо, – рассказывал Михаил. – Но Валя часто говорила о них, о нашем детстве. После похорон матери – ее прибил какой-то грабитель, когда она возвращалась поздно ночью с работы, – отец пил не просыхая. И как-то не дошел до дома, замерз в сугробе пьяный. Но Валюшка успела-таки его расспросить о родственниках, о городе у красивой реки. Тогда-то история о кладе и появилась. Мол, видел еще до войны письмо отца, нашего, стало быть, деда, где про тайник какой-то говорилось. И что там на всех детей и внуков хватит, значит, и на нас. Вот она это письмо и сами ценности в доме тетки Серафимы и хотела найти.

А Люська просто попала под горячую руку. Не ожидала Валентина тогда встретить кого-то в квартире, не хотела убивать, случайно все вышло. А потом Кире больше повезло, видать, не так сильно она ее ударила, скорее, для острастки…

Я вообще все время ей говорил, что надо с родственниками познакомиться, обсудить все, вместе искать семейные ценности. Но сестра и слушать не хотела, злилась на тетку, что та нас не нашла и не забрала после смерти родителей. Мы ж не знали, что отец ей не писал и о нашем существовании никому не известно было…

А тут еще поляк этот