похожая на сфинкса женщина, лишенная, как представляется героине, внутренней жизни, вела домашнее хозяйство и управляла слугами. Ее описание созвучно с портретом матери Атенаис Мишле. На вид мать Мэйбл довольно занята. Но воскресным утром, когда у нее есть свободное время, она плачет. Есть у матери и положительные стороны: она «смелая, несгибаемая и независимая, а порой и очень великодушная»28. Богатые дедушка и бабушка со стороны матери Лухан — семья Кук из Нью-Йорка — купили дом для молодоженов. Эти богатые супруги, ее родители, не любят друг друга. У каждого есть обожаемая собака. Мэйбл — единственный ребенок. В «безопасности» детской она рассуждает, что ее родители не разведутся, потому что в то время это было не принято. Но каждый в ее семье, и она сама, был одинок.

Месседж книги заключается в том, что Мэйбл-ребенок жаждала жизни, волнений, новых ощущений и свободы. Взрослая рассказчица считает эти желания естественными человеческими потребностями, которые будут ей свойственны в течение всей жизни, с той лишь разницей, что, когда она станет взрослой, сможет ими управлять. Деньги она воспринимает как должное и не ценит: «Деньги никогда ничего для меня не значили»29. «Настоящим» она называет опыт, которого жаждет. «Настоящее» — высшая ценность для нее, противоположная всему, что она находит фальшивым и безжизненным в человеческом существовании. Точно так же она разделяет на «настоящих» и «ненастоящих» людей и даже предметы («настоящий» предмет обладает жизненно важным значением). В детстве она в основном скучает, боится, что ей нечего будет делать одной в детской.

Лухан исследует повседневные занятия своего детства с прицелом на то, чтобы понять, как они раскрывают ее природу и что говорят о ее будущем. В этой книге она мало говорит о гендере и женственности, но под влиянием идей психоанализа она явно считает, что у девочек есть свои особенности. Лухан полагает, что они не самостоятельны и нуждаются в ком-то, кто может взять на себя инициативу. Таким образом, в детстве она тосковала по азарту и свободе, но не знала, как добиться желаемого, кроме как, например, разрушать конструкции, которые она сама же строила из кубиков. Рассказчица считает это ее детское решение знаменательным. Влияние психоанализа дает о себе знать и в том, как Лухан строит повествование. Принимая во внимание, что она, как и Северин, рисует себя пленницей среды, но, в отличие от француженки, не становится сочувствующим защитником своего детского «я» и не считает себя жертвой. Конечно, она сожалеет об окружавшей ее скуке и сочувствует себе — скучающему одинокому ребенку. Но кроме того, она холодна и несентиментальна по отношению к себе, когда отмечает деструктивность, волю к власти, ненависть и изобретательное вредительство своего детского «я».

Лухан замечает, что ей нравились занятия, которые наделяли ее властью. Вспоминает, как ей нравилось доминировать над одной из подружек, несчастной девочкой, чья мачеха не любила ее. Рассказчице была свойственна определенная жестокость. Она зашла так далеко, что пыталась убить новую няню, которая ей не понравилась, столкнув ее со скалы в море, и не сожалела об этом. Она беспечно и безжалостно проказничает, например крадет с домов таблички с номерами. В этой аналитической и несентиментальной позиции по отношению к себе-ребенку Лухан напоминают Деланд и Баттс, которые опубликовали автобиографии спустя несколько лет после нее. Это может означать, что в эпоху психоанализа предположение, что ребенок — это невинный ангел, уже не было столь обязательным. Наоборот, новые «приличия» подразумевали создание откровенного образа, который признавал бы ребенка эгоцентричным и своенравным, а то уже и сексуализированным существом.

Лухан очень внимательно относится к сексуальности. Как и ее современница Сигрид Унсет (ее работу мы рассмотрим ниже в разделе «Видение ребенка»), Лухан замечает сексуальность, прорывающуюся в разных обмолвках. Она описывает свое влечение к женщинам и сексуализированные контакты с ними в детстве и подростковом возрасте. Ее внимание сосредоточено на груди. По требованию богатой бабушки Кук, считавшей, что Мэйбл нужна дисциплина, ее отправили в школу-интернат, где она подружилась с девушкой из Франции Мари Шиллито, которая, в свою очередь, боготворила свою старшую сестру Вайолет как высшее существо. Впоследствии Мэйбл встретила Вайолет в Париже и обнаружила, что та, действительно, превосходит других: утонченная, понимающая, живущая исключительно для души, внутренней жизни, в мире искусства и музыки. Ее отношения с Вайолет стали самым значительным событием, которое когда-либо случалось с нею. Завершились они короткой чувственной фазой. После романа с Вайолет Лухан рассказывает, как впала в депрессию и как ее отправили в другую школу-интернат в Соединенных Штатах, где у нее тоже были отношения с девушкой.

Помимо того, что Лухан строит свой рассказ таким образом, чтобы изобразить себя бунтаркой в удушающей пустоте американского общества того времени, она ведет повествование как бы с высоты авторитета, выражая проницательные, последовательные и часто оригинальные мнения на различные темы. Ее представления о вещном мире достойны Райнера Марии Рильке или Вальтера Беньямина. В книге содержится множество описаний интерьеров и предметов, многие из них имеют отрицательный характер: Лухан пренебрежительно описывает богатые дома, убранство которых лишено «реальности». Она противопоставляет их вещам, обладающим «аурой»30 — термин, знакомый нам по работам Беньямина*. Лухан неоднократно прерывает повествование своими рассуждениями о детях, некоторые из них весьма удивляют. «Дети всегда знают, реальны вещи или нет»31; «Нынче дети очень рациональны в свои первые годы»32; «После десяти лет никогда больше и ничего не имеет такого замечательного и ужасного значения, как в детстве»33; «Дети инстинктивно знают все это»34; «Для ребенка быть в постели со взрослым человеком — это событие — у него всегда есть свой цвет или ощущение, высокая или низкая вибрация»35; «Это быстрое, предательское умение юности принимать сторону, любую сторону!»36. Об отношениях между матерью и дочерью:

В те дни внимание уделялось лишь внешней стороне жизни. Люди, особенно дети и родители, никогда не говорили друг с другом и даже не думали о своих сердцах и душах… Моя мать, естественно, не была близка с бабушкой Кук. Они не откровенничали ни о пище, одежде и домах, ни о делах сердечных. Все это осталось непроговоренным между ними, и в свою очередь и между моей матерью и мною. Пример так силен! Если бы только мать когда-то была собой, слушала свое сердце и разорвала цепь, которая удерживала ее в прошлом и заставляла всячески подражать собственной матери!37

Лухан позиционирует себя как человека, обладающего незаурядным