Баттс глубоко сожалеет о потере Солтерс — дома своего детства, который, как она намекает, ее мать позволила выманить у нее после смерти отца Мэри и нового замужества. Неудивительно, что в книге преобладает меланхолический тон.

В десять лет у Мэри появился брат, до этого момента она была единственным ребенком: одиноким, наблюдательным, своенравным и, по меркам детей, растущих в окружении братьев и сестер, избалованным. Ее родители были состоятельными и владели великолепным домом на лоне чудесной природы.

Ее пожилой отец, умный, проницательный и начитанный, выступает самой положительной фигурой в книге. Мэри не только любила отца, но и верила в свое с ним сходство. Напротив, с матерью она не в ладах и не видит ни объединяющих их черт, ни проявлений материнской любви (фрагмент, касающийся матери, был удален из первой редакции). Ее критика в адрес матери не прекращается. Отец Мэри был на тридцать лет старше супруги и женился на ней, чтобы иметь наследника.

Мать, прекрасная и очаровательная, имела пуританские взгляды и совсем не была интеллектуалкой, что Мэри постоянно ставит ей в упрек. «Переступив порог, я оказалась в саду, и увидела не деревья, как это сказано в стихах, а Дерево. Растущая Золотая ветвь, Древо познания, еще не добра и зла, но чистого знания; и я уже видела, что человек, не небо, запрещает мне познать его плоды»46. С матерью нельзя было обсуждать секс. Она пыталась заставить Мэри почувствовать, что в том, чтобы быть девочкой, есть что-то особенное, но не говорила этого вслух. Она внушала ей страх перед знаниями. Хуже того, мать предостерегала Мэри от книг, которые читал ее отец («мужчины») — книг, которые сегодня в значительной степени считаются классикой литературы: «Радости и горести знаменитой Молль Флендерс» Даниеля Дефо, «Опасные связи» Шодерло де Лакло, произведения Оноре де Бальзака, Стендаля и Гюстава Флобера.

Главное преступление ее матери — решение сжечь «ужасные книги» отца47 после его смерти и заставить Мэри участвовать в экзекуции, чего Мэри впоследствии стыдится. Она отмечает, что книги горели медленно. При этом Баттс не держит зла на мать за решение повторно выйти замуж через год после смерти первого мужа, по-видимому, ради романтики, которой у нее никогда не было. Мэри даже нравится ее симпатичный отчим.

А вот бабушку по материнской линии она не щадит: «Представительница старой породы, которая принесла дурную славу викторианской эпохе… Ее желанием было жить, как пчелиная матка в окружении своих работников, своих бесплодных детей»48. Баттс откровенно (и в значительной степени положительно) описывает своего отчима, а его сестер — отрицательно. Она несентиментальна и даже холодна по отношению к себе самой, в какой-то момент она называет себя «очень противной маленькой девочкой»49. Однако она так же последовательно и сочувственно изображает себя как человека, стремящегося к знаниям. Баттс заявляет, что у нее было глубокое желание учиться «как мальчик» (то есть правильно). Она неоднократно позиционирует себя как человека, который любит слова, человека, который хочет стать поэтом; она говорит о своей «фантастической чувствительности в отношении языка»50. Книга имеет феминистский подтекст. Рассказ о шотландской школе-интернате, куда Мэри отослали после смерти отца, и проведенных там годах занимает более трети книги.

Пусть Мэри была там несчастна и одинока и мало чему научилась, разве у своей обожаемой учительницы литературы, она одобряет относительно недавнее учреждение школ для девочек в Великобритании, целью которых было дать девочкам такое же образование, как и мальчикам.

Как Рейтер до нее, как Салверсон, Аллинсон и Крестон (которые писали примерно в то же время и о которых я пишу ниже), но в более выраженной степени, чем они, Баттс пишет о моментах прозрения. Она обладает склонностью к мистицизму. Озорения поощряют ее мистический настрой, и она философски обосновывает их в пересказе. Чаще всего такие моменты происходят с Баттс на природе. Для малышки Мэри причудливая форма пня — постоянный источник фантазий; школьницей она испытывает момент прозрения на пляже Файф; девушкой она узнает о своем призвании в видении, посетившем ее в Бэдбери Рингс*. Вслед за Уильямом Вордсвортом*, она считает, что страх и благоговение — это спасительное возвращение к естественному человеческому существованию, ставшее казаться еще более драгоценным с тех пор, как человечество утратило естественное состояние в результате потери веры в Бога.

По своей откровенности, едкости и пламенной вере в духовные ценности, которые, по мнению автора, современное общество утратило, книга Баттс напоминает произведение Лухан. Но ей не хватает сладострастия Лухан, ее интереса к людям и жажды новых впечатлений. В отличие от Лухан Баттс не сторонница психоанализа — наоборот, она выступает против «модной психологии»51, а настроение книги в основном негативное и унылое. В тексте от начала и до конца ощущается гнев на то, во что превратился мир.

Третья автобиография-исповедь, появившаяся в 1930‑х годах, — это «Признания иммигрантской дочери» Лоры Гудман Салверсон, впервые опубликованная в 1939 году. Эту книгу нередко упоминают вместе с «Вырубкой на Западе» МакКланг, которая вышла на четыре года раньше. Как и МакКланг, Салверсон пишет о взрослении в Манитобе в конце XIX века, хотя описанная ею картина существенно отличается. Будучи младше МакКланг на двенадцать лет, Салверсон была дочерью исландских иммигрантов, и свои детские годы в Манитобе она провела в основном в Виннипеге. Салверсон познакомилась со знаменитой МакКланг после Первой мировой войны, и они подружились. Ее автобиография даже длиннее, чем у МакКланг (523 страницы в оригинальной версии), и, как и ее старшая подруга, она не заканчивает рассказ на моменте завершения детства, а останавливается на своей первой книге «Сердце викинга», опубликованной в 1923 году. Почти половина книги посвящена ее детским годам в Манитобе, до того, как семья переехала в Дулут, штат Миннесота, а главы о годах в Дулуте (от девяти до двенадцати лет) доводят общий объем детского нарратива до 60 процентов. Для Салверсон, как и для МакКланг, написание книги оправдано необыкновенной историей их детства. Наибольший интерес для читателя представляет картина жизни в Западной Канаде. Однако картина эта сильно отличается от нарисованной МакКланг, поскольку Салверсон родилась не в энергичной фермерской семье обедневших иммигрантов. Ее родители приехали в Канаду ни с чем. Двое из их четырех детей погибли во время плавания. Поэтически настроенный отец нашел работу в виннипегском цехе, где шил седла по четырнадцать часов в день. Он страдал от серьезных заболеваний, как и сама Лора на протяжении всего детства. Семье не хватало пропитания, а мать продолжала терять