–Рановато. Обычно это происходит после сорока. Но, думаю, это связано с появлением Гели в твоей беспутной жизни. Я прав?

–Да. Мою девочку я здорово поломал,– кровь прилила к щекам Алекса.

–Что ты имеешь ввиду?– Отец подался вперед, и кот спрыгнул с его колен.

–Я её изнасиловал и держал в плену три месяца,– Алекс закрыл лицо ладонями,– хотел сделать послушной игрушкой.

–И?

–И влюбился.– Алекс соскочил со стула и прошёлся по комнате.– Обычно бабы мне сами давали, а эта… Ещё и девочкой оказалась. Ты, наверное, ещё больше возненавидишь меня, но мне нужно кому-то об этом рассказать.

–Яблоку не удалось упасть далеко от яблони,– вздохнул отец и, помолчав добавил:– Где там твой вискарь? Наливай.

Алекс застыл в изумлении посреди комнаты. Даже сердце перестало биться. Они встретились взглядами. Отец откинулся в кресле:

–Я украл твою мать. Чтобы она не ушла к другому. И она всю жизнь смотрела на меня, как твоя Геля. Весь вечер я надеялся, что ошибаюсь на ваш счет. Но ты и здесь повторил мой путь.

–А я ненавидел мать… Думал, она просто не любила нас никогда.– Алекс открыл холодильник, достал бутылку и взял с сушки два стакана.

–Я давно хотел рассказать тебе,– отец потерся затылком о подголовник,– да гордыня не позволяла.

Алекс разлил виски по стаканам и, вручив один отцу, уселся подле него на стул.

Белые ночи пьянили разум. Казалось, весь Ленинград бродил влюблёнными парочками по набережным и проспектам. Держалась только наша кодла. Мы с пацанами в тот вечер обосновались на набережной.

Сидят они, пьют портвейн за мою очередную победу на ринге, а я на гитаре бренчу, по сторонам поглядываю. Девушку в красном платье примечаю издалека ивмиг слова песни забываю. Даже не сразу понимаю, что красавица идётне одна. С первой встречи я видел только её. В ту пору мало кто ходил с распущенными волосами, а у незнакомки каштановые шелковистые волосы спускаются ниже плеч. В них лучи заходящего солнца застревают. Я соскальзываю с гранитного парапета и иду ей навстречу, напевая шутливую песенку «Маленькая Мари»:

Да, Мари всегда мила,

Всех она с ума свела.

Кинет свой веселый взгляд —

Звезды с ресниц ее летят.

Самый мрачный из парней,

Вдруг светлеет рядом с ней.

Самый смелый Дон-Жуан

Робок с ней, как мальчуган…

Шаркаю ножкой перед незнакомкой и даю последний аккорд.

–Откуда вы знаете, как меня зовут?– смеётся девушка.

А я будто язык проглотил. Понимаю, что тону в её карих глазах.

–Это я ему нашептал?– Рядом вырастает Витёк, мой друг детства и сосед по коммуналке.

–А вы откуда знаете?– Медовый взгляд уходит в сторону, и я задыхаюсь от ревности. Впервые в жизни.

–Ворожу, гадаю, порчу! Дайте ручку, милая Мари, и я скажу, что вы делаете завтра,– прытко гонит коней Витёк.

–Вообще-то, её зовут Марина,– коренастая блондинка с веснушками плечом задвигает мою красавицу назад.– Портите кого-нибудь другого, мальчики. Мы спешим.

Марина вновь на меня смотрит.

–Мы правда спешим. Но если вы нас проводите, то я бы ещё раз послушала песенку.

Я крепну духом и кричу друзьям через плечо:

–Пацаны, я ушёл!

–Надолго?– окликает Генка.

–Похоже, навсегда!– Я ударяю по струнам и затягиваю песню про Мари.

Витёк увязывается за нами. С того дня мы превращаемся в соперников.

Выясняем, что Марина живёт в детском доме, и они с подругой возвращаются из ДК, где выступали в честь дня города. Марине только-только исполнилось пятнадцать, но, несмотря на свою худобу, выглядит она невестой на выданье. Мы с Витьком глядим на неё, как голодные псы на мясо, и лезем из шкуры вон, чтобы понравиться. Я рассказываю о перспективе поехать в скором времени в Прагу на чемпионат по боксу среди юниоров, а Витек о грядущем поступлении в военно-медицинскую академию.

Следующий год пролетает в переживаниях и ухаживаниях. Марина одинаково благосклонна к нам обоим и считает друзьями. А я дурею от одного её взгляда. Под ширинкой становится тесно от самого невинного еёприкосновения. С армией нас Бог милует. Меня призывают, но оставляют в Ленинграде защищать спортивную честь гарнизона города, а Витька поступает в академию и ещё раньше переходит на казарменное положение. Мы с ним договариваемся не торопить события и терпеливо дожидаемся совершеннолетия нашей малышки.

Как детдомовке, Марине дают комнатушку. На правом берегу Невы. Там-то и происходит моё первое объяснение с ней.

Влезаю я, значит, по водосточной трубена рассвете в окно на втором этаже и вручаюзаспанной красавице букет сирени.

Она сидит на постели, к груди срезанные ветки прижимает. Цветки мелкие, как на ночнушке ее ситцевой. Ароматные такие, на всю комнату пахнут.Марина растерянно так улыбается. Я встаюперед ней на колено и, как в день знакомства, все слова вылетаюту меня из головы. А тут еще лямка сорочки сползаетс её плеча.Я уже ничего не вижу.Жадно пожираюглазами приоткрывшуюся грудь.

–Димка, ты откуда в такую рань?– Марина кокетливо таклямку на место возвращает ис кровати поднимается.

Я видел Марину раньше на пляже, но сейчас, её гибкое обнажённое тело угадываетсяпод сорочкой и лишаетменя остатков разума. Вскакиваю следоми прижимаюМарину к себе. Сиреньиз её рук вон.

–Люблю тебя,– выдыхаю и впиваюсьв губы Марины, задыхаясь от желания.

Онакулачками в мою грудь упираетсяи что-тосказать пытается. Забрало падает. Недолго думая,валю её на кровать и затыкаюрот своим языком. Здоровый кабан, я без проблемудерживаюеё под собой, забыв о нежности. Наконец, ей удаетсяотвернуть голову и крикнуть:

–Я выхожу замуж за Виктора!

Кровь бьёт в голову: «Решил меня обскакать, гад. Не отдам! Ни за что не отдам мою девочку!» Дальше я действую на инстинктах. Освободиться от треников не составляет труда, а с Маринки и снимать нечего. Сгибаю её дрожащие ноги и одним махом болт свой засаживаю. Сколько раз в мечтах я представлял нашу близость, но все случилось совсем иначе. Марина ревёт навзрыд, а я с остервенением долблюсь в неё, пока силы не покидают. В дверь давай соседи молотить кулаками, и Марина испуганно затихает. Соскакиваю с неё и полотенце со стула сдёргиваю, член перемазанный вытираю. Натягиваю штаны. Чемодан со шкафа снимаю. Не помню даже какой. Тряпочный вроде. Кидаю туда Маринкин нехитрый скарб. Она сидит на постели – слезами давится, кровавые потёки на бёдрах под ночнушкой прячет. Глазюки огромные, влажные, и страх в них такой… До сих пор от него мурашки, как вспомню.

–Одевайся,– говорю и платье с пышной юбкой в горошек ей кидаю.