«Мой» нацгвардеец вернулся. В руках у него был мой испанский паспорт.

– Гм-м-м…

Я не понимала, что означает этот звук. Вообще, обращаясь ко мне, он больше мычал, чем говорил по-человечески.

– Следуйте за мной, – произнес он наконец.

Вот и конец, подумала я. Мне конец. Теперь я все равно что труп. И все же я послушно двинулась следом за ним по бесконечному серому коридору. У меня не было паспорта. Не было мобильного телефона. Не было ничего, что я могла бы использовать для собственного спасения. Я перестала быть и Аделаидой Фалькон, и Авророй Перальтой. Я была никем. Если меня изнасилуют и убьют, об этом никто никогда не узнает.

Нацгвардеец привел меня в кабинет, где какой-то тучный мужчина перебирал лежащие на столе бумаги.

– Садитесь. Ваше имя?..

– Аврора Перальта.

– С какой целью летите в Испанию?

– Чтобы ухаживать за больной родственницей.

– У вас имеется при себе общеевропейская валюта, гражданка? Какая сумма?

Я не знала, кто этот человек и какую должность он занимает, однако именно он, похоже, обладал властью приказывать, и я очень быстро передумала называть его «офицером».

– Нет, сеньор.

– На что же вы собираетесь жить?

– Я буду жить вместе с родственниками.

Мужчина за столом перелистал страницы моего паспорта и громко вздохнул. Звук был такой, словно он пустил ветры.

– Капрал Гутьерес доложил мне, что с вами все в порядке. Чтобы убедиться в этом окончательно, мы должны пропустить вас через рентгеновский сканер.

От этих слов у меня потемнело в глазах. Кажется, я даже зашаталась, потому что мужчина сказал:

– Не беспокойтесь, гражданка, вам это не будет стоить ни боли́вара. Государство само оплатит досмотр. Правда, это довольно продолжительная процедура, а у нас тут полный самолет пассажиров, и тем не менее… Будьте так любезны, пройдите в досмотровую с капралом Гутьересом. Ваш паспорт останется у меня. Если будете сотрудничать, мы вернем его вам после досмотра.

Гутьерес упер кулаки в бока, и я мельком подумала, не обменять ли мне быстрый секс на быструю безболезненную смерть. Что еще мне оставалось? Кричать? Но какой смысл? Чем это могло мне помочь?..

– Хорошо, сеньор. Я готова сотрудничать, если это будет в моих силах, – ответила я, заранее чувствуя во рту аммиачный вкус спермы.

– Вот и отлично. Идите с капралом и… смотрите, чтобы без сюрпризов, гражданка.

Гутьерес снова вывел меня на площадку на краю летного поля.

– Сними жилет, – приказал он.

Его неожиданная фамильярность испугала меня. Не говоря ни слова, я сняла жилет и положила на стол рядом с чемоданом.

– Иди за мной.

Мой самолет все еще стоял на стоянке, а я все еще была на земле Венесуэлы.

На этот раз капрал Гутьерес повел меня по другому коридору, который привел нас в главный зал аэропорта. Остановившись перед одним из дьюти-фри-магазинов, который буквально ломился от спиртного, косметики, духов и прочего, он повернулся ко мне и сказал неожиданно изменившимся голосом:

– В общем так, соро́ка, заходишь внутрь и покупаешь телевизор «Самсунг»… вон тот, самый большой. Потом подходишь к кассе, показываешь билет и документы и выходишь с ним сюда. Ясно?..

Пока он говорил, я кивала, как китайский болванчик.

– Но, офицер, у меня нет денег, чтобы купить телевизор!

– Это тебя не касается, детка. Ты, главное, принеси его мне, и все.

Я выбрала телевизор, предъявила на кассе билет и документы, кассир распечатал квитанцию и прикрепил к коробке.

– Спасибо за покупку и приятного путешествия, – сказал он равнодушно.

Я вернулась к Гутьересу. Он кивком показал на пол перед собой, и я поставила телевизор к его ногам. Тут же рядом с нами, словно из-под земли, появился служащий аэропорта, который подхватил коробку и куда-то унес, а мы повернулись и двинулись назад. Наш путь закончился там же, где начинался – возле стола для досмотра, где все еще лежал мой багаж. Окинув внутренность чемодана скучающим взглядом, Гутьерес кивнул.

– Все в порядке, гражданка, – сказал он и протянул мне оба моих паспорта на имя Авроры Перальты – венесуэльский и испанский. К обложке испанского паспорта был приклеен круглый желтый стикер.

В зал ожидания я поднялась с трудом. Меня не держали ноги, колени тряслись.

За стеклянной стеной зала ожидания была видна взлетная полоса и несколько сотрудников аэропорта – мужчин и женщин, которые размахивали руками, словно пытаясь заставить самолеты сплясать. Гладкий асфальт сверкал на солнце, словно только что начищенная вилка, а от рева турбин тряслись толстые стекла. Часы над барной стойкой не работали, уснувшие стре́лки остановились ровно на двух пополудни. Достав паспорт, я перелистала его страницы и попыталась убедить себя, что теперь я на самом деле стала Авророй Перальтой.

Повсюду вокруг меня пассажиры тупо пялились в телефоны. Тыча пальцами в экраны, они убивали время и одновременно пытались заглушить страх перед полетом. Между тем время близилось к вечеру, и зал ожидания аэропорта превратился в печь крематория (правда, с кондиционером), из которой измученные жарой пассажиры – женщины, мужчины, дети – слали свои последние перед полетом через океан письма. Мне они напоминали проигравшихся в пух и прах игроков, которые вдруг решили выбросить кости в последний раз – а вдруг повезет? Людей, которые раз и навсегда сжигают за собой мосты. Улететь и никогда больше не возвращаться – это было лучшее, что могло случиться с каждым из нас.

В сумочке неожиданно зазвонил мой собственный мобильник. Это была Ана. Она то кричала, то плакала навзрыд, и сначала я ничего не могла разобрать. Потом телефон взял Хулио. Сантьяго погиб, сказал он. Его нашли на пустующей автостоянке на окраине города. Три пули в голову. В рюкзаке у него был пакет с кокаином.

– С кокаином?!..

– Да, Аделаида. Разве ты не видела утренние газеты? Правительство… – Он буквально выплюнул это слово. – Правительство представило все так, как умеет только оно. «Убитый студент, один из лидеров оппозиции, оказался наркокурьером». – На линии что-то зашуршало. – …Алло? Ты меня слышишь?..

– Да, я все слышала. Передай трубку Ане.

Хулио позвал жену к телефону.

– Это ложь! – выкрикнула она. – Ты же знаешь, что это ложь!

– Да, знаю… Послушай, Ана… Сейчас самое главное… самое главное – успокоиться! – Я с удивлением поймала себя на том, что тоже повысила голос, словно крик мог помочь мне справиться с растерянностью.

– Нет! Нет!..

– Ана, послушай… – Но разговаривать с ней было совершенно невозможно. Она все время плакала, ничего не слышала, ничего не понимала. – Ана! Ана, выслушай меня, пожалуйста!.. Я… я… Ты меня слышишь?..