Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свечи догорали, отражения колыхались и перетекали одно в другое. Зелень выцветала в черноту. Кира уже не надеялась выйти, но ей стало грустно – как будто она вот-вот потеряет что-то очень важное, чего нет ни у кого другого на всем белом свете. Хотя ничего белого рядом уже не было – только ее собственное тело, маленькое и бессмысленное.
Но кто-то ждал ее, смотрел из темноты. Тянул за незримые ниточки, направлял и подталкивал, вел с одной стороны на другую. И настал миг, когда она не нащупала зеркал ни слева, ни справа, ни сзади и поняла, что пришла.
В немыслимой дали умирал последний зеленый огонек. С ним умерли звуки, страхи, надежды – все, кроме нее самой.
Тогда он выступил из ниоткуда и кивнул ей. Родинка на щеке, тонкие губы, снулые глаза. Другого лица быть и не могло.
– Кто это? – спросила она, глядя снизу вверх. – Это уже не я.
Он снова кивнул и расправил стеклянные черные когти.
– Но еще не ты.
Он кивнул в последний раз и забрал у нее то, чего не имел никогда.
* * *
Ей снилось, что она проснется, но это был всего лишь сон.
Закрытый город
Елена Темнова
#сбежать_от_садиста
#новая_жизнь_в_ ловушке
#спасти_красную_шапочку
На маленький город легла тень гор, прямая простота заснеженных улиц замерла перед бурей, в лесу и округе, в озерах подо льдом кто-то скрывался и ждал. Алина рассказала попутчику, что бабушка говорила: «Чудь белоглазая под землю ушла», – они рассмеялись. Мимо окон белели поля, стоял стеной темнохвойный лес, эти деревья тянутся по горным склонам Урала от полярного круга.
Поначалу Алина напряглась, когда в Екатеринбурге зашел мужчина и заселился в ее купе, натянула ворот черной водолазки. Стас Вицнеп работал следователем прокуратуры и выглядел соответственно, он не привык, что при его появлении девушки вжимаются в стенку. Путь до города был долгий, девушку жалко. Он представился, как его отец полковник, такое всегда почему-то вызывает доверие у штатских.
– Здравия желаю, капитан юстиции СК РФ Стас Вицнеп, еду по рабочим делам в закрытый город Зимний, как и вы. Наверное, ясно, кого попало туда не пускают. Я и документы могу показать. – Он сел, достал телефон. – Или другие доказательства благонадежности, фото семьи например. Может, кофе?
Алина покачала головой. Смешной, думает, что его испугались. Алина пощупала запястья, там еще горели следы от пальцев Саши. Сейчас, наверное, его все жалеют, такой красивый профессор, сделал из деревенской девочки кандидата наук, а она перед свадьбой сбежала. Наверное, с другим. Нет, других никогда не было, но стоило случайно в институте, в театре или даже на улице ответить мужчине на взгляд, улыбку или на вопрос – ее ждал скандал.
Иногда приходилось подолгу пользоваться тональником, прятать руки под длинными рукавами, принимать цветы от будущего мужа, который клялся: «Больше такого не повторится». Внезапно Алина поняла – больше такого реально не повторится и ей не надо бояться других мужчин. Как будто мышцы по всему телу были напряжены шесть лет и по мере того, как поезд уходил все дальше в заснеженные леса, – расслаблялись, наступала эйфория.
– Ха-ха, – выдохнула она, протягивая руку за телефоном. – Кофе с собой?
Стас рассказал, что часто ездит на скором в ЗАТО Зимний по делам службы, и каким бы комфортабельным ни был новый «Орлан», кофе тут делать до сих пор не научились. Стас варит его в турке на молоке, щепотка корицы, немного ванили, угощайтесь, где ваша кружка? Он показал термос. И купе наполнился сладковатым ароматом.
– Фото семьи, значит?
– Да, но почему-то у меня в телефоне больше фоток кота.
– Это говорит о человеке больше, чем даже фото детей. – Она пожала плечами.
– Почему?
– Ну, маньяки-социопаты начинают с насилия над животными, так что любовь к коту или собаке – уже хороший звоночек. А вот родители, – она помолчала, – есть хорошие, но бывают и очень жестокие.
– По личному опыту говорите?
Алина ехала мимо родных мест. Бывало, ночью, зимой, когда отец пил, они долго лежали на сеновале. «Девочки, вы где?» – звал отец, пошатываясь до туалета. Потом брал топор и орал, что, если они сейчас же не выйдут, он зарубит Дозора. Собака поджимала хвост и, звеня цепью, пряталась в будке под крыльцом. Было холодно, шел снег, мама укутывала девочек шалью и шептала: «Сейчас обождем, пройдет у него все, тс-с-с».
Алина никогда не задавалась вопросом, почему мать не выгонит отца. «Хоть забор кривой, но изба огорожена», – рассуждала она по-житейски, в деревне без мужика нельзя.
Ей исполнилось шестнадцать лет, когда умерла ее бабушка. Собрала рюкзак, взяла деньги, оставленные бабой Нюрой, и сбежала в Москву. Бабушка рассказывала ей много преданий, потому Алина и полюбила историю. С родителями больше не общалась, одноклассник Толя, который переехал и сейчас работает в Зимнем физруком, писал, что ее мать запила. А однажды младшую сестру нашли замерзшей в огороде. Смерть по неосторожности, решили органы, отец уже вышел из тюрьмы.
– Но я всегда знала, что это моя вина. Я не должна была оставлять ее, – завершила свой печальный рассказ девушка.
– Вы, Алина, не виноваты, сами были ребенком. Я разного навидался, – признался Стас. – И убийства ради денег, сексуальный мотив, месть, все ясно. Но я никогда не понимал, как можно убивать детей?
Ее тоже занимал этот вопрос, и настолько, что понять его она пыталась шесть лет. Главное – не сесть на любимого конька, подумала про себя Алина. Она написала, но так и не успела защитить свою диссертацию о детских жертвоприношениях в древности.
– По одной из версий, ада нет, ад – это культурное наследие детских жертвоприношений домоисейских времен среди протоиудеев. Даже здесь коренные народы, финно-угорские племена, долгое время следовали традициям.
Даже страшно представить, но этим горам вокруг пятьсот миллионов лет, для древних племен – особое место, где богатства охраняет нечистая сила, и она требует жертв. Старые дремлющие вулканы, в каменных палатках на скалах находят выдолбленные чаши для сбора крови жертв.
– По всему Уралу есть культовые места, – Алина знала большинство наперечет.
– Но я не понимаю, когда в жертву приносят детей – зачем?
– Они невинны, в них заключена сила, но… Я думаю,