— если являлись новостью — а потом исчезали в архиве и переставали быть новостями. Мать была мертва. Отец дремал. Он совсем вымотался. Поэтому много спал. Это все из-за печали. Просыпаясь, он переключал канал, даже не взглянув на Джордж, — на сериал о пограничниках на канале «Пик».

Кто бы мог поверить? говорит мать Джордж.

Это было за год до ее смерти. Джордж с родителями смотрят по телику всякие глупости перед сном, переключают канал за каналом, прежде чем сдаться и отложить пульт.

Кто бы мог поверить? продолжает она. Что когда я вырасту, мы будем смотреть программы о том, как кто-то там не прошел паспортный контроль! С каких пор это стало развлечением для широких зрительских масс?

За шесть месяцев до смерти и незадолго до депрессии из-за ссоры с этой ее подругой Лайзой Голиард мать Джордж входит в гостиную. Воскресный вечер. Джордж смотрит по телевизору фильм о «Летучем шотландце», старинном поезде. Но поскольку Джордж включила телек с середины и пропустила начало, а фильм интересный, она параллельно смотрит его в записи на ноутбуке.

На одном экране — поезд, который только что побил рекорд скорости в сто миль в час. На другом — автомобили попросту вытесняют поезда, делают их ненужными. Одновременно Джордж просматривает фотожабы и гифки в телефоне. Попадаются очень смешные и остроумные. Насчет некоторых даже не скажешь, что их редактировали, другие кажутся постановочными, но участники клянутся, что все было в натуре.

Ты, говорит мать, глядя на нее, — мигрант в собственном бытии.

Нет, откликается Джордж.

А ведь так оно и есть, говорит мать.

В чем проблема, динозавр? спрашивает Джордж. Мать смеется.

Да в том же, что и у тебя, говорит она. Мы все теперь — мигранты в собственном бытии. По крайней мере, в этой части света. Поэтому следует получше подготовиться. Ты же знаешь, как сегодня в мире относятся к мигрантам.

Иногда твоя политкорректность становится до того занудной, что я… а-ах! говорит Джордж, делая вид, что, широко зевнув, засыпает.

А тебе разве никогда не хотелось кое-что упростить? спрашивает мать. Например, книжку почитать?

Я все время читаю, отвечает Джордж.

Я имею в виду, думать только об одной вещи, а не о пятнадцати одновременно.

Я — человек многогранный, говорит Джордж, не поднимая головы. Я принадлежу к многогранному поколению. А ты же как будто интернет-анархистка. Ты должна только хвалить меня за то, что я такая продвинутая.

Продвинутая, да, говорит мать. Пожалуйста, всегда будь продвинутой. Мне пригодится такая дочь. Иначе, несмотря на то что я такая политкорректная, я отправлю тебя прямиком в сиротский приют.

Если называть вещи своими именами, это должно было бы означать, что вы с отцом умрете, говорит Джордж.

Ну что ж, когда-нибудь все там будем, говорит мать. Если повезет, то скорее позже, чем раньше. Да ладно. Меня, собственно, не интересует, на сколько экранов ты одновременно смотришь. Я просто выполняю обязательную программу родительской ответственности. Так надо. Работа у нас такая.

Бла-бла, говорит Джордж. Ты сейчас эти понты кидаешь, потому что когда-то — три месяца назад или три года назад — онлайн-интервенции — это было круто…

Спасибо! вставляет мать. Наконец-то признала.

…но на самом деле ты — такой же точно параноик, как и все остальные, кому за сорок, продолжает Джордж. Облачились в рубище, посыпаете головы пеплом, бьете себя в грудь, размахиваете бичом и звоните в маленькие колокольчики: дело нечисто!

Дело нечисто! Информационное разоблачение!

Информационное разоблачение!

О, вот это здорово, Джордж, говорит мать. Можно я возьму это на вооружение?

Для очередного «подрыва основ»? спрашивает Джордж.

Да, отвечает мать.

Нет, говорит Джордж.

Ну пожалуйста! упрашивает мать.

А что мне с этого будет? спрашивает Джордж.

Ты — прирожденный грабитель, говорит мать. Пять фунтов.

Договорились, кивает Джордж.

Мать достает из кошелька деньги и пишет на купюре карандашом между портретом Элизабет Фрай[23] и картинкой с какими-то томящимися в тюрьме женщинами, которым та помогала: Информационное разоблачение полностью оплачено.

Тогда: Джордж на следующий день истратила эту пятерку. Ей нравится мысль, что деньги надо отпускать на волю.

Сейчас: Джордж жалеет, что истратила эти пять фунтов. Где-то в этом мире, если никто не стер эту надпись или она не стерлась сама, слова, написанные почерком ее матери, переходят из руку в руки, от незнакомца к незнакомцу.

Джордж смотрит на слово «САД» под надписью «ТАНЕЦ», сделанной ее собственным почерком. Танец занимает меньше пяти минут, а фильм про девочку — сорок пять, и она обычно выдерживает не больше пяти из этих ужасных минут.

Танец. Сад. Потом Генри: он возникает у нее перед глазами в образе маленького побирушки из викторианской эпохи — персонажа одной из тех тоскливо сентиментальных песен о смерти и сиротках, руки его сложены, как для молитвы, он так делает с тех пор, как неделю назад увидел по телевизору рождественские колядки в исполнении детского хора. Потом отец, который или делает вид, что не пьян, или встает, не проспавшись, а потом дремлет на диване до обеда, потом пытается найти подходящий повод, чтобы уйти куда-нибудь с людьми, которые считают, что лучшее, что они могут для него сделать, — это напоить, а на работу он вернется уже после выходных, что означает еще целых пять дней пьянки.

Всего десять минут первого. Время почти не двигается. На улице снова и снова бухают фейерверки. Дождь по-прежнему барабанит в чердачное окно. А отца до сих пор нет дома и, наверно, не будет еще долго, и Джордж решает дождаться его — на тот случай, если отец, вернувшись, не сможет самостоятельно подняться по лестнице.

За дверью комнаты какие-то звуки.

Генри.

Он стоит в дверях, лицо у него заплаканное, горит, и он со своими длинными волосами странным образом похож на иллюстрацию к книге «Маленький лорд Фаунтлерой».

(Генри отказывается стричься, потому его всегда стригла мать.

Генри, но ведь она не вернется, пыталась урезонить его Джордж.

Знаю, отвечал Генри.

Она умерла, снова напоминала Джордж. Ты же знаешь.

Я не хочу стричься, говорил Генри.)

Можешь войти, говорит Джордж. Особое разрешение.

Спасибо, говорит Генри.

И по-прежнему стоит у дверей. Не входит.

Я просто совсем спать не хочу. И мне совсем скучно, говорит он.

Он вот-вот расплачется.

Джордж идет к своей кровати, откидывает одеяло и похлопывает по нему. Генри наконец входит и забирается в кровать.

Может, тосты? предлагает Джордж.

Генри смотрит на фотографии матери.

Джордж развесила их над кроватью. Брат тянется рукой к одной из них.