А потом он повернулся, и вся вселенная обрушилась на меня.

33

Брайар

Себастьян.

Красивый, золотистый Себастьян.

Он больше не был похож на себя.

Его тело осталось невредимым - сильное, широкое, худощавое, мускулистое. Бронзовое, как у бога.

А вот его лицо. Оно выглядело так, словно злобный зверь пытался разорвать его в клочья и почти преуспел в этом. Зазубренные раны затянулись. От правой челюсти до скулы тянулись злые красные полосы.

На месте левой щеки зиял кратер. Часть верхней губы тоже была разбита, а изящный нос, который когда-то был изящным, теперь погрузился вместе с отсутствующей щекой.

Вдобавок ко всему Себастьян еще и хмурился.

Моей рефлекторной реакцией было упасть на колени и сблевать. Не из-за его внешности. Ну, да. Из-за его внешности. Но не потому, что она вызывала у меня отвращение. А потому, что она была отвратительна ему. Он не мог жить с собой, и эта мысль печалила меня.

Я заставила свою дрожащую руку подняться и провести по глубокому хмурому изгибу его бровей. Он зашипел, инстинктивно отстраняясь, явно шокированный прикосновением. Я не отстранилась. Прошло несколько секунд, прежде чем он снова прильнул ко мне, закрыв глаза, чтобы насладиться человеческим прикосновением.

Одинокая слеза скатилась из его правого глаза по щеке. Я подавила рыдание.

Его рот перекосился набок в гримасе.

— Я уже не так красив, да?

О, нет. Я подумала, слышал ли он, как я вчера за ужином восторгалась его красотой перед девушками. Я сравнивала его с божеством.

— Повязка на глазах - это очень сексуально. — Я пожала плечами, разглаживая стойкую морщинку на его лбу. — Я всегда была в команде капитана Крюка.

— Крюк был злодеем.

— Злодеи - это просто непонятые герои.

— Да. Ну. — На его лице промелькнуло недовольство. — Меня прекрасно понимают. Вполне понятна горечь.

Собаки завиляли хвостами и обступили нас, почувствовав глубину момента.

— Мы столько лет живем в одном доме, и я никогда не видела тебя таким? — прошептала я.

Он облизнул свою разбитую верхнюю губу.

— Хм, — последовал его неопределенный ответ.

— Когда это случилось?

— Пятнадцать лет назад.

Пятнадцать лет назад.

Сейчас ему было за тридцать. Он провел половину своей жизни в этих стенах, вдали от цивилизации.

Я обхватила его лицо руками.

— И ты сидишь здесь целый день один?

Он лишь слабо кивнул.

О, Себ.

У него все еще был тот же великолепный загар. Должно быть, он каждый день часами сидел у окна и смотрел на мир, который жил без него.

— Так будет лучше. — Должно быть, он почувствовал мое сомнение, потому что поспешил объяснить. — Каждый раз, когда моя мать видит меня, она начинает безудержно плакать. Отца вырвало, когда он впервые увидел мое лицо после аварии. Оливер - единственный, кто может спокойно смотреть на меня, и даже он делает это, потому что у него нет выбора.

Что он имел в виду? Почему у Олли не было выбора? В моем мозгу пронеслось множество вопросов, но вместе с тем и облегчение.

Внутри меня поднималось чувство вины. Я не могла сдержаться, чтобы не опустить плечи от осознания того, что Оливер, должно быть, хранил этот секрет для своего брата. А не потому, что не любил или не доверял мне.

— Прости, что я повторяюсь, но... что с тобой случилось, Себ?

Он сжал мое запястье, убирая мои руки от своего лица. Я чувствовала, что ему было тяжело отвергать единственное человеческое прикосновение, которое он испытывал за последнее время.

— Сейчас не время. Не могу поверить, что показал тебе свое лицо. Господи. — Он оторвался от меня и зашагал по просторной комнате, качая головой в недоумении. — Ты не можешь рассказать Оливеру.

— Почему?

Разве Оливер не был бы счастлив, что мне удалось связаться с Себом? Поговорить с ним? Они были братьями, ради всего святого.

— Он разозлится из-за того, что я показал тебе свое лицо, и запишет меня на Met Gala в этом году.

— Я скажу ему, что у меня ушли месяцы на то, чтобы уговорить тебя на это, — пообещала я.

Себастьян покачал головой.

— Он также не будет рад нашему разговору. Он будет бояться, что я все испорчу для него. Теперь, когда ты его, он никогда тебя не отпустит.

— Теперь, когда я его? — Я вытерла пыль пальцем, проведя им по краю рамы кровати. — Что ты имеешь в виду?

Как долго длился наш первый разрыв?

— Черт. — Себ хихикнул. — Я имел в виду, что теперь, когда тебя выписали и ты оправилась от ранения.

— Ты не это имел в виду. — Я посмотрела на него.

Он пронзил меня своим взглядом.

— Я не твой парень, Брайар. Ты не можешь заставить меня говорить.

Очередная мигрень ворвалась в мой мозг. Вместе с ней пришло воспоминание.

Я стояла у ворот этого самого особняка и отчаянно трясла их. Шел проливной дождь. Я была молода. Зла. Голодна.

Моя одежда прилипла к телу, как пиявки. Рыдания вырывались из моего рта, когда я опускалась на колени.

Грязь облепила мои голени. Я дрожала от холода, умоляя Оливера открыть ворота.

Но он не открыл.

Я знала, что он дома, но он не открыл.

Почему он был так жесток? Так ужасно поступил со мной? Что я такого сделала?

Себ нахмурился, оценивая меня.

— У тебя все хорошо?

Я даже не осознала, что начала хвататься за голову и задыхаться. Это было воспоминание, а не кошмар. Что-то осязаемое, случившееся в прошлом. В ноздри ударил запах мокрого металла, а холод от промокшей одежды проник глубоко в кости.

— Неужели Оливер в какой-то момент выгнал меня из дома?

Лицо Себа не могло принять иного выражения, кроме хмурого, но, казалось, оно разгладилось от удивления.

— Что ты имеешь в виду?

Я указала на дверь.

— Я только что вспомнила, как я стояла за этими воротами и умоляла впустить меня.

Взгляд Себастьяна потемнел.

— Это история Оливера, которую он должен рассказать.

— Но я...

— Границы, — прервал он меня. — Уважай их, или в следующий раз я тебя не пущу.

Мои глаза чуть не вылезли из глазниц.

— Смело с твоей стороны полагать, что мне нужна твоя компания.

— Учитывая, что Олли - мой главный интеллектуальный конкурент,