берег. Но русам было не до того, чтобы любоваться берегами: гребцы налегали на весла, дозорные бдительно следили, прикрывая глаза от солнца, не появятся ли у берегов хазарские отряды. Мало кто верил, что хазары отпустят русов, не попытавшись снова нанести им урон, а лучше перебить совсем. Когда останавливались на ночлег, не менее трети дружин несли дозор, жгли костры, высылали тайные стражи в степь, дальше от реки, чтобы поднять тревогу как можно раньше. Для ночлега старались выбирать такое место, чтобы рощицы, овраги и ручьи создавали препятствия хотя бы для конницы и затрудняли нападение на стан. Несколько раз все это оказывалось нелишним: и конные, и пешие отряды численностью до трех-четырех сотен нападали в глухую, безлунную полночь или перед рассветом, пытались прорубиться к лодьям. Целью их была добыча русов – надо думать, уже по всей земле хазарской разошлась весть, что русы везут сокровища и что мира с ними больше нет, а значит, слово хакан-бека их не защищает. Но благодаря бдительности и решимости больше не понести ущерба русам удавалось отбиться: теперь каждый спал со своим оружием под рукой и не расставался с ним, даже когда отходил по нужде. Однако вновь появились людские потери.

Несколько раз русы и сами, завидев селения или следы скота у водопоя, высаживались и делали набеги. Селения сжигались, но добычи было мало – хазары заранее угоняли скот подальше в степь и уносили все припасы. Дым горящих камышовых крыш провожал уходящие лодьи, как темный стяг войны, но скоро развеивался позади.

Если дул попутный ветер, ставили паруса. Дневок не делали: задержавшись на одном месте, русы дали бы хазарам возможность собрать войско из разрозненных отрядов, и тогда им пришлось бы, усталым и обескровленным, выдержать большое сражение с конными и пешими. Так они продвигались вперед более двадцати дней, и в целом все шло благополучно. Но хоть город Итиль и остался далеко позади, радоваться было рано. Впереди ждало одно из самых опасных мест этого пути – переволока между Итилем и Доном.

Не зная, что ждет на волоке, Годред заранее велел каждой дружине подготовить для себя катки – обрубки по возможности ровных круглых бревен длиной в три локтя. Когда они два с лишним года назад проходили здесь в восточном направлении, в этом не было нужды: волок между Доном и Итилем сто лет назад был обжит и обустроен и для людей, способных заплатить за помощь, не представлял никаких трудностей. На обоих концах переволоки – на Дону и на Итиле – стояли обширные селения, где жили хазары, булгары, буртасы, ясы, славяне северянского племени, жидины, угры, немного варягов, даже греки-корсуняне. Свен не раз потом улыбался, вспоминая одного такого варяга, кареглазого и черноусого, в льняном ясском кафтане и угорской шапке, который пришел с ними познакомиться. По виду он был вылитый хазарин, однако рассказал, что его зовут Хакон (Свен слышал, как свои его кликали Асаматом) и что его род уже третье поколение живет на переволоке.

Селения лежали и вдоль всего пути волока – он тянулся на два-три обычных дневных перехода. У обоих концов были загоны тяглового скота – волов, ослов, лошадей, даже верблюдов. Ловкие хазары подгоняли телеги, куда переносили груз из лодий, чтоб сами лодьи волочь пустыми. Здесь можно было купить что угодно – скот, канаты, смолу, любые припасы, челядь. В летнюю пору, когда торговые обозы идут с востока на запад и обратно, как из ближних, так и из далеких земель, здесь было полно пришлого народу. Стояли в степи станами купеческие ватаги, непрерывно шел торг – славяне и булгары часто привозили свои товары сюда и сбывали уходящим в дальние края. До самого небокрая белели разбросанные по степи шатры и виднелся пасущийся скот. Печенеги прибывали торговать в своих вежах – шатрах, поставленных на широкие низкие повозки.

Волок шел вдоль русла небольшой степной речки, впадавшей здесь в Итиль и вытекавшей с западной стороны. Протекала она, понятное дело, по самой низменной части местности, а вокруг виднелись береговые возвышенности, отчасти покрытые зарослями. На пригорках в эту пору сплошным ковром пестрели цветы, которых в своих родных краях северяне не видели: похожие на высокие некрупные чаши с острыми, расходящимися венчиком лепестками, ярко-красные, желтые, розовые с белой каймой. На высоких тонких стеблях, они сидели между двух широких продолговатых листьев. Русло речки заросло ивняком и кустами и убегало на запад извилистой мохнатой змеей, вдоль Итиля шумели дубы. В пору переходов – весной, когда в степных речушках была вода, – на них всегда висели те или иные подношения небесным богам.

– Были бы пленные… – Годо покосился на Свена и кивнул в сторону ближайшего большого дуба, – стоило бы…

Свен кивнул: стоило бы! Помощь богов им теперь так нужна, что за нее самую высокую цену заплатить не жаль.

Теперь на оживленном когда-то берегу стояла мрачная, угрожающая тишина. Ни одной лодьи в воде или на суше. Вид мертвого берега дышал опасностью.

– Чем выгружаться, сперва дозор послать, осмотреть все, – предложил Годо, оглядывая берег и прикидывая, где в оврагах и за пригорками может таиться засада.

– Э, а селение куда подевалось? – в изумлении восклицали отроки. – Здесь вроде избы стояли!

– И впрямь! – Свен сообразил, почему вид берега кажется ему таким странным.

Селение исчезло все целиком. Оно не сгорело, но там, где раньше были круглые и квадратные дома с дощатыми стенами, обмазанными глиной, бревенчатые срубы-полуземлянки под низкими крышами из теса, а больше из камыша, теперь зияли ямы, засыпанные щепками, черепками, костями и разным прочим мусором.

Зато вдоль всего берега виднелось множество кострищ – многие десятки. И пока русы в изумлении осматривались, порыв ветра донес со стороны оврагов волну тяжелой трупной вони… Над оврагами кружила туча воронья, раздавалось многоголосое хриплое карканье.

– Пойдите гляньте – что там? – морщась, велел Годо отрокам.

На мрачных лицах читались самые нехорошие предположения. Амунд плеснецкий велел перебить все здешнее население и сбросить в овраги… Хазары перебили все Амундово войско и побросали трупы…

Когда отроки вернулись, оказалось, что все не так плохо. В оврагах были свалены не трупы, а лишь снятые и брошенные шкуры коз и овец, кости да внутренности, непригодные в пищу. Скот забили не так давно – день или два назад, но хищные звери и птицы уже потрудились, растащив останки по округе.

– Дак… а где скотина-то вся здешняя? – первым сообразил Сдеслав.

Опомнившись, все завертели головами. Потом раздались выразительные ответы, в основном бранные. В селении держали тягловый скот, без которого