Супружество нам будет мукой.

Ах, Александр Сергеевич, милый, как же так? Двести лет прошло, а ни хрена не поменялось – простите за невольную скудность речи.

Оставшуюся часть дня я валяюсь на диване и читаю Онегина. Ну мало ли, может, там есть какие-то пасхалки и лайфхаки, которые прошли мимо меня в школьные годы.

Нет там никаких лайфхаков. Все как в жизни: и сейчас, и двести лет назад.

***

Я все-таки выспался. Ночь прошла спокойно, весь трэш пришелся на вечер, который получился и в самом деле «томным». Сходил в буфет, навернул каши, выпил кофе вприкуску с протеиновым батончиком. А после утреннего обхода в самом боевом настроении двинул в административный корпус.

Пора приступать к непрофильному мозгоправству.

На выходе из лифта меня перехватывает Альф.

– Новости слышал?

– Я выспался – вот главная новость.

– ИнЛеонидовна от нас уходит.

Я настолько погрузился в планы вправления мозгов ласточкам, что не сразу стыкую «ИнЛеонидовна» и Ласточку. Уходит она. Прямо редкой эпичности картины. Ядерного взрыва за спиной не хватает. А чего? Уходить, взрывая все мосты – это очень по Инкиному, это я сейчас вдруг отчетливо понимаю.

Ой, как все запущено…

– Буров огнем плюется, – развивает тему Офицеров.

– Передай верховному, чтобы повременил сжигать нивы и хаты.

– Ты что-то знаешь? – прищуривается Альф.

– Я до хрена чего знаю. Но не жди, что расскажу.

Я иду в направлении кабинета Инны, чувствуя спиной взгляд начбеза. Сдается мне, что Инкино «О нас никто не должен знать» с треском провалилось.

Глава 11.

Стук в дверь. Я не жду ничего хорошего. После тяжелого разговора с Буровым, который завершился словами: «Мы еще не закончили, Инна!». После эмоционального выплеска от Женьки на тему «Как ты можешь?!» – и это вместо благодарности за мед и кедровые орехи!

Ну, кто там? Кто еще мне не выносил мозг сегодня?

Вадим.

И я замираю.

Он сегодня в белом. Человек в белом. Мне вдруг вспоминается белый прямоугольник «Портала к Богу».

Слушай, не надо. Не надо, а? Пожалуйста. Я уже и так не знаю, по какую сторону от этого портала!

Он закрывает дверь. Некоторое время демонстративно смотрит на защелку, но ничего не делает. Оборачивается, складывает руки на груди.

Как же я ненавижу этот его жест!

– Мы с тобой не договорили.

– Я все сказала.

– Я не все.

Что еще? Будешь читать лекцию из серии «Мы так не договаривались»?! Вздергиваю повыше подбородок. Ну, давай, валяй, читай, за этим же пришел.

– Только покороче. Дел много.

– У меня тоже. Поэтому не здесь. Жду тебя после работы на парковке возле своей машины.

Качаю головой. Никуда я с тобой не поеду, Вадим.

– Нет.

– Не беси меня.

Да кто ты такой, чтобы так со мной разговаривать?!

– Назови хоть одну причину, чтобы я с тобой куда-то поехала!

– Миллион. Мы с тобой были вместе. Потом ты без объяснения причин блокируешь меня. Двухминутный разговор в аэропорту такие вещи ни хрена не объясняет. Мне нужно немного больше времени и объяснений, Ласточка.

Я молчу. С его точки зрения это выглядит на самом деле… Некрасиво. В смысле, я вела себя некрасиво. И даже по-детски. Но… но, неужели, Вадим, тебе что-то еще непонятно в моих словах? Там же все предельно ясно было. Что еще ты хочешь услышать, если главная причина озвучена? Это я знаю, что хочу от тебя услышать. Но не услышу.

А чего надо тебе?!

– Жду. После работы. Не вздумай удирать – Альф сдаст.

Ах, так?! Ну и… Вот в обед схожу, куплю себе… вина или коньяка, бахну – и по хрен мне будет, что ты там собираешься мне сказать, Восьмидюймовочка!

Вспоминаю своего предшественника. Тот на работе рукоблудил, я бухать собираюсь. Может, место проклято?

Медленно, словно через силу киваю. Вадим так же медленно кивает в ответ. Какое-то время молча смотрит на меня. А потом, развернувшись, уходит.

***

Всю сознательную жизнь я считал свободу высшей ценностью. Свобода – это отсутствие обязательств. Ну, кроме тех, которыми ты уже обременен. Но новых, сознательно выбранных – ни-ни. Ты никому ничего не должен, никто тебя ни в чем не может упрекнуть, совесть твоя чиста.

Сегодня, когда я смотрел на вздернутый Инкин подбородок, на ее сцепленные в замок пальцы, я вспомнил вдруг отца. Мама права – я его очень любил. До сих пор люблю. И отец меня любил. Только мне его постоянно не хватало. Отец много работал, зачастую домой приезжал только спать. Поэтому я так отчетливо запомнил тот его отпуск. Первый за несколько лет. Море, солнце, фрукты. И отец весь только мой. Все его время – мое. Его рассказы, смех, совместные поездки, катание на лодке и много чего другого. Это были две недели такого незамутненного детского счастья. А потом, спустя несколько дней после возвращения его не стало.

Конечно, я теперь понимаю. Я теперь взрослый и понимаю, что он не предал меня. Человек не решает, сколько ему отмеряно и когда он уйдет. А вот Инна…

Она мне прямо сказала, что любит. И это чистая правда, я Инку знаю. Она не врет, и это качество мне в ней нравится особо. И что она почувствовала, когда сказала о чувствах, а я в ответ стоял и тупил, как идиот? Любовь плюс игнор равно предательству. Именно так я в детстве это воспринял, когда любимый отец ушел от меня. То, что он в принципе ушел из жизни, тогда мне ничего не объяснило.

А сейчас? Я взрослый. Я живой. Я промолчал. И я, получается, Инну предал?

Но я же ей ничего не обещал.

Хм.

Свобода – это, конечно, охуенная ценность. Но, словно в компьютерной игре, вдруг в какой-то момент оказывается, что на этом уровне, где свобода есть наивысшая ценность, ты уже всего достиг. И тебе открывается портал на следующий уровень. Новая высота. Совсем взрослый такой квест. В котором главная ачивка – ответственность. Уже не только за себя.

Ух ты…

Дверь кабинета открывается без стука, я даже вздрагиваю.

– Вадим Эдуардович, пойдём скорее, такое покажу!

– Евгений Николаевич, я четырнадцать лет в хирургии. Хрен ты меня удивишь.

– На коньяк спорю, такого не видел! Нет, не члемонтаж! Круче!

Я встаю и не спеша иду к двери. Я перешел на новый, совсем взрослый уровень. Я пока