Лекарь уже стоял в окружении степенных цыган, на долю же припозднившихся главным образом достались вездесущие дети.

Какой-то совсем маленький мальчонка едва не попал под бричку с офицерами. Возница еле успел остановить экипаж. Какая-то молодая женщина, наверняка мать сорванца, подскочила к сыночку, рванула его в сторону и начала быстро и гневно покрикивать на него на своем наречии.

Орлов видел ее со спины. Цветастый платок и такие же яркие наряды, обычные для кочевого племени, выглядели в глазах гусара столь же обезличивающими, как военный мундир или серый крестьянский армяк. Но вот в процессе отчитывания ребенка цыганка повернулась, и Александр невольно вздрогнул.

Перед ним стояла она. Та самая гадалка, что предсказала Орлову бесконечную жизнь в далеком прусском городке. Чуть повзрослела, да и вместо лукавства в глазах читался гнев и переживание за расшалившегося сына.

Взгляды встретились. Орлова узнать было потруднее. За прошедшие годы Александр успел возмужать, вместо едва заметных усиков отрастил настоящие усы, рана и усталость от дороги наложили на лицо дополнительный отпечаток. Да и был штаб-ротмистр не в эффектной гусарской форме, а в общекавалерийском мундире, в глазах посторонних вряд ли особо отличавшемся от обычного армейского.

– Как живешь, Рада? – голос гусара прозвучал хрипло. Может, от вездесущей дорожной пыли?

В черных глазах цыганки промелькнуло узнавание, и от улыбки появились памятные ямочки на щеках.

– Барин! Не ожидала встретить!

– Конечно. Сама же гадала, что мы больше не встретимся! – Первая растерянность прошла, и теперь Орлов был самим собой.

– Не так, барин. Я гадала о жизни, а не о встречах. Увидеться мы еще должны. – Цыганка улыбалась так ослепительно, что сердце гусара поневоле билось быстрее.

Гурьялов молчал, только переводил взгляд с одного на другого, да конечно же пытался понять, что может связывать гусарского офицера и простую цыганку.

– А моих спутников больше нет, – само собой вырвалось у Орлова.

– И старого офицера? – чуть удивилась цыганка. – Такой был видный мужчина.

– Убило его под Чаушкой, – сказал Александр, словно название небольшой болгарской деревеньки могло что-то сказать постороннему.

– Жалко, – искренне произнесла Рада, но смотрела на вытянутую ногу Орлова.

– Ты говорила о моей долгой жизни… – Гусар коснулся лубка. Мол, как же так, долгая жизнь и ранение?

– Ты будешь жить очень долго, – серьезно произнесла цыганка. – Так долго, что представить нельзя. Но как и каждого, тебя можно и ранить, и убить. Хотя убить тебя не удастся.

Кто-то говорил нечто подобное. Но кто? И вдруг Орлов вспомнил так и оставшееся в его памяти безымянным поместье и умирающего от ран мужчину. Пусть тот не говорил конкретно об Орлове, но на гусара повеяло чем-то непознаваемым, стоящим над привычным миром.

– Это твой? – кивнул он на сорванца, чтобы как-то отвлечься от нового для себя чувства.

– Мой старший. Еще есть дочка, – улыбнулась молодая женщина.

– Купи им гостинцев.

Предлагать деньги самой Раде Орлову было как-то неловко, но дать детям – совсем другое. Он извлек кошелек и вытянул из него два золотых червонца, или, как их часто называли, лобанчика из – за изображенного на лицевой стороне воина в доспехах.

Деньги были большими, каждый червонец примерно равен трем рублям, простым людям таковые монеты даже сниться не могли, но Александр расстался с ними без сожаления. Лишь благодарил судьбу и казну, выплатившую наконец жалованье в треть.

Жеманиться цыганка не стала. Монеты исчезли где-то в складках одеяния, совсем как тогда, в Инстербурге.

По сторонам тащились возничие застывшего в отдалении обоза. Каждый из них нес самую разнообразную посуду. Туда – пустую, обратно – полную, и со стороны происходившее чем-то напоминало муравейник с его бесконечной суетой.

Аполинарий тоже набрал воды во все бывшие во второй бричке емкости, но к барину скромно не подступал. Раз уж Александр Александрович точит лясы с женщиной, то лучше к нему не подходить. Еще попадет за стремление сделать доброе дело!

Остановка была непродолжительной. Сзади раздались крики, щелчки кнутов, и под мычание волов и скрип колес обоз тронулся с места. Орлову тоже надо было ехать, хотя хотелось остаться еще ненадолго, поговорить, просто заглянуть в черные глаза…

Может быть, гусар так бы и сделал, но даже бричка была не его, а Аполинарий ждать не стал и отъехал в сторонку. Да и неудобно перед капитаном.

– Счастливо оставаться, Рада. Рад был встретиться, – чуть скаламбурил Орлов.

– Подожди, барин… – Гадалка куда-то исчезла.

– Мы встречались с ней в Восточной Пруссии. Она там предсказала мне долгую жизнь, – Александр пояснил Гурьялову ситуацию.

– Понятно, – кивнул артиллерист.

Орлов выжидательно посмотрел на товарища, мол, не хочет ли тот узнать свою судьбу. Капитан понял безмолвный вопрос и лишь отрицательно помотал головой.

– Держи, барин, – вернувшаяся цыганка протянула Орлову небольшой, чтобы не сказать, крохотный ковчег.

– Зачем он мне? – невольно спросил штаб-ротмистр.

– Пригодится. Не сейчас, потом.

Повинуясь притягательному взгляду, Орлов принял подарок и даже полюбопытствовал:

– Что там такое?

– Вот этого не знаю, – улыбнулась Рада. Затем добавила серьезнее: – Месяца три назад на той стороне мы нашли умирающего монаха. Пытались спасти, но он был весь изранен. Попался по дороге туркам, вот те его и… Перед смертью монах просил сберечь этот ларчик и обязательно передать его какому-нибудь русскому.

– Так, может, надо в храм? – Александр не отличался набожностью, но цепочка «монах – ковчег – храм» выстраивалась сама собой. Вдруг внутри скрывается какая-то святыня? Для чего-то и откуда-то нес же это священнослужитель! Не для того же, чтобы передать первому встречному офицеру!

– Нет, – в голосе цыганки прозвучало нечто, отвергающее любые предположения. Имелось в гадалке что-то… нет, не от ведьмы, ведьма подразумевает зло, а никакого зла в Раде не чувствовалось, но зато была непонятная сила, как будто цыганке действительно было известно неведомое. Даже немного жутковато становилось от подобного ощущения, как от некоторых няниных сказок по ночам. – О храме монах не говорил. И кому передать – тоже. Теперь это – твое. Наступит день, и сам поймешь, что с ним делать. Я чувствую – это то, что надо тебе.

Рада не уточнила, что смерть помешала монаху договорить. Но смерть – та же судьба. Раз послала сюда знакомого офицера со странной линией судьбы, еще и щедро одарившего, ничего не требуя взамен, то и быть посему. Стоит ли противиться явно выраженному знаку?

– Нет так нет, – согласился Орлов.