просто думал, он прекрасно знал ответ на этот вопрос. Но вспомнив, что его представления о мире уже не раз рушились, Рифат решил ответить куда менее категоричным и нравоучительным тоном:

— Одно лезвие режет тело, второе калечит дух жертвы. Таково общее мнение жреческой касты.

Маркиз и граф Ронове хмыкнул:

— Потрясающая наивность! Иногда я даже искренне завидую людям. Не зная ничего, довольствоваться одной только верой…

Буер захохотал, змея тоже зашипела так, словно хихикала.

— Нет, человечек, тут дело совершенно в другом. Я не могу рассказать сейчас все подробности, но вкратце суть вот в чём: оба клинка режут тело и ничего, кроме тела, однако в одном клинке содержится частичка души боевого жреца, а во втором… Хм, скажем так, во втором клинке заключена частичка души того самого Света Небес. И на молитву отзывается именно эта сущность, беря на себя основную работу — вот и всё объяснение «чуда».

Над небольшой лужайкой, на которой расположился Рифат с демонами, повисла долгая пауза. В отличие от болтающего без умолку ни о чём Буера или выдающего абстрактные предсказания Астарота, маркиз и граф Ронове на ветер слов не бросал, и все это знали. Представления Рифата о мире вновь рушились… И похоже, на сей раз картина мира пошатнулась не только у него одного.

— Ты ведь знал это самого начала, да, Ронове? — с нескрываемой обидой в голосе спросил Буер. — Знал, и ничего не говорил нам с Астаротом, забавляясь нашими попытками сдвинуть меч.

— Покровы будут с-с-сорваны, когда в Ад явится человек с двойными клинками… — прошипела змея очередное пророчество. Столь же бесполезное, как обычно. — То было предсказано, но я не думал, что покровы касаются с-с-самих клинков. Интерес-с-с-сно…

— Поэтому ты даже не пытался управлять раздвоенным мечом через боевую молитву, так ведь, маркиз и граф?

Разговаривать с лицом, которое находилось на его же бедре, было сложно, но Рифат начинал привыкать. Он представлял, что Ронове дурачится и висит вверх ногами, так смотреть на лицо было проще.

— Конечно, я знал. Я как-никак оказываю услуги, хм, скажем так, весьма специфической сущности. Губернатор Буер и герцог Астарот, вы должны понимать, о ком идёт речь. В моём замке обитают несколько сотен его слуг — это их вознаграждение после смерти. А я умею ненавязчиво выведывать тайны.

Рифат ничего не стал уточнять. Догадывался, что ему всё равно до поры до времени ничего об этой загадочной сущности не расскажут.

— Кстати, именно поэтому перехватить управление над чужим раздвоенным мечом с помощью собственной молитвы никак невозможно, — лицо на бедре смотрело Рифату прямо в глаза. — Хотя в теории это работать должно. Однако меч привязан к хозяину и может сменить владельца только после смерти последнего.

Буер сразу же встрепенулся:

— Да? И ты ведь знаешь, как сделать такую привязку?

Маркиз и граф Ронове улыбнулся:

— А ты сам до сих пор не догадываешься?

Буер почесал козлиную бородку — этот элемент растительности на его лице оставался неизменным, сколько бы тел владыка демонов ни сменил.

— Наверняка надо принести жертву. Пролить кровь. Кучу крови! Я прав?

Рифат фыркнул. Чего ещё ждать от демонов? У них всё воображение всегда сводилось к крови. Деревня бесов, в которой они находились, была наглядным тому подтверждением.

— Кровь, кровь, кровь, — прошипел удав. — Но кровь чья?

Взор Ронове не отрывался от Рифата:

— Можешь спросить у человечка.

Буер и аватар Астарота уставились на Рифата.

Над лужайкой вновь повисло молчание. Рифат сидел, погрузившись в свои мысли и ощущения. Только сейчас он вдруг осознал, что почти все его воспоминания до дня, когда он встретился с Буером, имеют столь же расплывчатый характер, как память о его прибытии в деревню одержимых людей. Нет, какие-то события он помнил достаточно хорошо, но связанность между ними прослеживалась весьма слабо. Наверное, это было побочным эффектом от путешествия через Ад.

Кажется, его наставник, что-то насчёт подчинения меча говорил. Рифат помнил лишь, что его слова тогда крайне ему не понравились.

Что же там было…

Внезапно он вспомнил:

— Меч нужно искупать в крови!

Буер отмахнулся, словно то было плёвое дело. Крови вокруг владыки демонов всегда было достаточно.

Однако следующие слова Рифата всё несколько усложнили:

— В крови того, кто является твоей плоть от плоти…

Маркиз и граф Ронове очень медленно моргнул — этот жест служил лицу на бедре заменой кивка:

— Всё верно. Лишь плоть от плоти может быть достаточной жертвой для обладания столь чудесным оружием. Лишь плоть от плоти является по-настоящему ценной для каждого человека. Принести её в жертву — значит доказать свою преданность.

Буер презрительно хмыкнул:

— Ну да, правильно. Какую же ещё жертву может потребовать светлый бог?

До конца дня они больше не разговаривали.

Глава 11. «Милосердие»

Слишком долго скрываясь от мира, он почти забыл, что люди могут умирать так бесславно — как собаки, которые прячутся в заросли, чтобы испустить последний вздох.

Ричард Скотт Бэккер

Ксерсия, сатрапия Зактрия

Если аватар Астарота и лицо Ронове вели себя сдержано, то Буер, узнав о возможности привязать к себе раздвоенный меч, задался целью во что бы то ни стало сделать себе пару потомков. В деревне бесов подходящего для размножения материала не оказалось: одержимые женщины умирали гораздо быстрее мужчин, а потому «местный коллектив» состоял исключительно из представителей сильного пола. Пришлось организовывать вылазку до нормальной деревни, чтобы найти губернатору Ада жён.

Рифат в такой экспедиции участвовать не хотел, но Буер начал давить на их договор: человек обещал научить владыку демонов использовать раздвоенный меч, а без потомков, как выяснилось, ничего не получится. Хочешь не хочешь, а придётся быть сводником.

Сводником… Какое мягкое слово для такого мерзкого дела. Но так уж устроены люди, умудряющиеся даже для самого подлого поступка найти себе оправдание. Гораздо правильнее было бы назвать Рифата не сводником, а насильником и убийцей. По крайней мере, пособником насильника, ибо сам он никого насиловать не планировал.

Титул убийцы уточнений не требовал.

Группа из Рифата, Буера, аватара Астарота и ещё четверых одержимых отправилась в путь на закате, поскольку демонические сущности были созданиями ночи и тьмы. Рифат и сам стал замечать, что после путешествия через Ад солнечный свет скорее раздражал его, нежели радовал. Дневной свет был слишком ярким, он словно обличал Рифата, корил за все его преступления. Ночная тьма же, напротив, его успокаивала.

Натёртая настойками кожа Рифата к тому времени практически зажила, раны на спине затянулись, а сломанные в бою со жрецом-свиньёй рёбра срослись ещё