Она сунула в руки Стрельцову полотенце. Тот подхватил самовар, полы халата тут же поехали в разные стороны, обнажая кубики пресса. Граф повел плечами, пытаясь запахнуть халат, но сделал только хуже. Теперь и я уставилась за окно, прочищая горло и давая исправнику время заслониться самоваром, будто щитом, и прибавить шагу, оставив нас любоваться только широкой спиной, обтянутой полосатой тканью. Если бы спросили меня, вид перекатывающихся под слишком облегающим халатом мышц был куда более неприличен для взора невинных барышень, но, к счастью, меня никто не спросил.

— Однако каков Савелий! — воскликнула генеральша, словно и не было только что неловкости.

— Савелий? — переспросила я.

— Я-то решила, он в меня огнем пальнул, потому что знал, что граф его в порошок сотрет. А он, оказывается, поостерегся нападать на должностное лицо при исполнении. Зато, когда понял, что тишком улизнуть не удастся, чего устроил!

— Думаете, это был Савелий?

— А кто же еще? Кому бы взбрело пробираться в твой дом, где, уж прости меня, и взять-то толком нечего!

— А шали? Наверное, и еще что-нибудь есть.

— Так кто же про них знал? Мы и сами не знали, пока не нашли. Граппа всем, кто согласен был слушать, рассказывала про долги да крайнюю бедность. К ней и с визитами-то ездить перестали, чтобы в долг не попросила, такая назойливая стала, что за рамки всех приличий выходила. — Генеральша покачала головой. — Я и то думала: упаси господь от старости в нищете. А оказывается, надо господа молить, чтобы из ума под старость не выжить.

— Думаю, вам не грозит ни то, ни другое, — сказала я.

Казалось, эта женщина и в гробу лежать не станет, начнет распоряжаться на собственных похоронах.

— В самом деле, Марья Алексеевна, вашему уму и бодрости иным молодым позавидовать впору, — сказал Стрельцов, предусмотрительно не оборачиваясь. — Да и славной вашей жизни: все сыновья при деле, все дочери — достойные жены и матери. Они точно не позволят вам стареть в нищете.

— Спасибо, милые, но и жизнь, и разум наш в руках господа. — Генеральша осенила себя священным знамением.

— А Савелию зачем лезть? — полюбопытствовала Варенька. — Он же сбежал! Думаете, что-то ценное в доме спрятал? — Ее глаза загорелись. — Клад?

— Да какой там клад, — отмахнулась генеральша. — Помяни мое слово, лез он, чтобы Глашеньке отомстить. Жизнь у него тут была спокойная, налаженная. Хозяйство в руинах, дел особо нет, зато подворовывать можно сколько угодно, Граппа-то в делах ничего не понимала. Говорила я ей: смени приказчика, у этого на морде написано, что вор. Нет, благородный, говорит, человек… вон туда поставь.

Стрельцов послушно водрузил самовар на стол, я начала расставлять чашки.

— Но ведь не Глаша тетушку топором зарубила? — продолжала любопытствовать Варенька.

— Конечно, нет, милая. Но, когда разом все теряешь, иной ищет покоя душевного да сил, чтобы заново все начать, а кто-то — виновного в своих бедах. Глаша на него пса натравила, исправника гнать не стала…

— Хотел бы я посмотреть, как Глафира Андреевна пытается прогнать должностное лицо при исполнении, — хмыкнул Стрельцов.

«Добрым словом и топором», — едва не брякнула я, в последний момент прикусив язык.

— Глашенька, ты хозяйка, сделай милость, разлей чай, — попросила генеральша, устраиваясь за столом. — А ты, граф, пока чай не пьем, расскажи, что там было-то.

Спохватившись, я вернула генеральше амулет. Та поцеловала его, прежде чем надеть на шею.

— Память о Павле Дмитриевиче моем. Хорошо, что пригодился.

— Еще как пригодился.

Стрельцов пересказал происшедшее — так быстро и сухо, будто зачитывал строевой устав. Весь тот хаос, в котором я даже соображать не успевала, в его устах выглядел буднично и обыденно, вроде учений по эвакуации на случай ЧС. Правда, для Полкана он добрых слов не пожалел. Да и топор, которым я отмахнулась, оказывается, взорвал огневик у самого лица нападавшего, заставив того отступить.

— Да ты настоящая героиня, Глаша! — восхитилась Варенька.

— С этим трудно спорить, — кивнул исправник. — Но как вам в руки попал мой пистолет?

18.1

— Я дала, — сказала генеральша, прежде чем я успела открыть рот.

Кажется, исправника это не удивило. Он только укоризненно покачал головой.

— Марья Алексеевна, какой пример вы подаете барышням!

— Самый правильный пример, граф, — хитро сощурилась она. — Пример того, что можно помочь небезразличному тебе мужчине…

Кровь бросилась мне в лицо, на скулах Стрельцова расцвели красные пятна, а генеральша продолжала как ни в чем не бывало:

— Доброму другу, например, или сыну старой приятельницы, даже если для этого придется нарушить некоторые условности. Ты помчался проверять, кто там бродит, без оружия.

— Боевой маг — сам себе оружие.

— Но, согласись, с пистолетом гоняться за супостатом куда сподручнее. Да и пуля — след куда более явный, чем ожог.

— Тут вы правы. Я завтра же поговорю с Иваном Михайловичем и пошлю письмо Матвею Яковлевичу, чтобы сообщили мне о… — Он осекся, спохватившись, что разговор пошел куда-то не туда. — Но вы подвергли опасности и Глафиру Андреевну, и себя! А если бы на замке была ловушка?

— Но ведь ее не было? — безмятежно улыбнулась генеральша.

— Завтра же… нет, сегодня же поставлю. Однако это полбеды. Разве барышне место там, где сражаются мужчины!

— Я была совершенно уверена, что рядом с таким доблестным воином, как ты, ей нечего бояться.

Стрельцов начал багроветь, Марья Алексеевна, будто бы не заметила этого:

— К тому же ты сам сказал, что, если бы она не взорвала огневик топором, оглушив супостата, ты бы не успел его подстрелить… да и чем бы ты его подстрелил, без пистолета? Взглядом?

— Если бы меня там не было, я бы не смогла помочь Полкану, — вмешалась я.

Полкан положил голову исправнику на колени и завилял хвостом, умильно на него глядя. Не подействовало. Стрельцов сурово посмотрел и на него, перевел взгляд на генеральшу.

— Вы нарушили целых три пункта устава благочиния. — Он стал загибать пальцы. — Запрещается без дозволения брать, или самовольно употреблять, или присваивать себе чужое…

— Так я же не присвоила. Твой пистолет у тебя.

— Запрещается всякое самоуправство и своевольство противу установленных властей…

— Где