— В тот самый вечер.

— Ну да. В тот вечер…

— Я бы еще уточнила — в тот поздний вечер. В очень-очень поздний вечер, пока он не перешел в утро.

— Да, да, Оля, вспоминай — в тот долгий вечер. Подробности, увы, испаряются. Подробности не живучи… Где они? Их так мало… Женя и Женя, вы пишете?

Женя-девушка уже щелкает кнопками магнитофона: — Пишем. Пишем.

Они, юные, подслушивают с озабоченной, милой и пока еще стеснительной улыбкой — будущие журналюги!

Ольга: — Ладно. Подскажу… Мы в тот вечер пили вино… Вдвоем, конечно… Массандровское красное. Подробность?.. Ты, Артем, принес вино сюда, в К-студию. В портфеле принес.

— Вино? Правда?.. То-то я был переполнен разнонаправленными эмоциями. То-то был взволнован!.. Я, возможно, уже с вечера чувствовал, что в этой нечесаной башке возникает нечто удивительное.

Застолье, плавно переходящее в ужин — Инна неслышно раскладывает приборы. Прикидывает, кто где сядет. Не тревожа заснувшего в кресле Батю.

Но она тоже успевает подать голос насчет подробностей. Четко. Нарочито. Как бы вызванная в мерзкий товарищеский суд:

— Свидетельствую. Я видела на этом столе пустую «Массандровскую». Утром.

Нет, Инна не разбудила голосом Батю — старик, склонив голову на кулак, пребывает в дреме. Умучили-таки пенсионера долгие перелеты.

Артем: — Вот! Вот!.. Вино. Бутылка «Массандры»! Уточненная у живого свидетеля память!.. Именно здесь. А мы чего понаписали? — мы почему-то решили, что в тот вечер я был на выставке. Не было тогда никаких выставок! В той тревожной Москве… Всю запись стереть.

Женя и Женя: — Сотрем. Сотрем.

Артем напал на след:

— А вот откуда памятный мне Кандинский! Здесь… на этом углу… Вот он! Репродукция в белых линиях!

С удвоенной энергией Артем бросается к Ольге:

— Оля. Оленька! Напрягись… Прошу тебя… Что мы делали в тот вечер?

Ольга спокойна: — Можно, я скажу, что я не помню.

— Ну, Ольга, Ольга… напрягись… Припомни. Ты же вела какие-то записи… Ага!.. Я когда ехал сюда, у вагонного окна… как раз думал — у нее, у нее подробности!.. она же вела дневник!

— Она — это я?

— Ну да.

Ольга нарочито медленно раскрывает книгу — она, пожалуй, еще почитает.

— Для истории. Оль!.. Погоди читать… Ты же вела дневник?..

Женя и Женя призывно защелкали кнопками на запись. Но Ольге наплевать!

— Да. Вела дневник… Пока любила.

— Пока — что?.. Ну вот видишь!.. Значит, вела? вела?!. Страничку за страничкой, а?

— Да.

— И где же тот дневник?

— Там же, где та любовь. Где всё остальное.

— Ольга! Ольга!.. Что за женские причуды!.. Серьезное ж дело! Вела дневник! Для истории — для чего же еще?

— Для чего?.. Как тебе сказать. Для полноты тех дней, тех часов, тех минут. А можно сказать — от полноты тех часов, которые я тогда переживала… Я любила.

— Ольга. Пойми… История таких слов не знает. Мало того! История плюет на эти словеса. История плюет на нас.

— Значит, мы квиты. А я плюю на нее.

Инна занята столом: — В Питер хочу.

— Ладно. — Артем деловит, серьезен. — Оля. Давай пока что без дневника. Но давай по-серьезному… Я ведь помню тот изначальный мой импульс. Богемный, смелый, разгульный порыв. Речь о цензуре уже бродила, уже гуляла во мне — как стакан водки, выпитый разом. Граненый, классический, полный стакан… Оля… Импульс нарастал уже с ночи… Вот где-то здесь… Или здесь.

Ольга указывает в сторону постели: — Может быть, здесь?

— Мы были друг от друга неподалеку. — Артем напрягает память. — Мы были шагах в пяти-шести… Да-да. Именно! Припоминаю. Ты почему-то была в постели.

— Почему-то ты тоже там был.

— Погоди, Оля… Не дурачься. Ты все по-школьному! Всё юморишь!

— Ничуть.

— А-а, наверное, это был первый наш раз… С тобой… А?.. Согласись, Оля, это несправедливо. Почему женщины помнят цепко, а мужчины нет. Ну хоть застрели, не помню! мелочовка так быстро выветривается.

— Мелочовка — особенно быстро.

— Погоди. А я почему-то оказался у этого подвального оконца… И вдруг импульс… Нет. Нет. Не сразу!.. От этого полуокна я прошел… да, да!.. прошагал к той репродукции… В белых линиях. Я помню цветовое пятно… И там почему-то импульс… Но почему?

Женя и Женя деловито перезамеряют уточненный пятачок пространства. Ползают по полу с клеенчатым «метром», еще и с рулеткой. Замеряют параметры пятачка — его подробности.

Артем скрестил руки. Задумался.

— Извини. Извини, Оля… Интим… Я про интим… Я помню, что не в пяти шагах. Но где?.. Мы уже спали до выступления… И вообще. Извини. У меня в мозгах какой-то сбой… Мы вообще-то спали? Или дружили?

— Женщина спала только с тем, кто остался в ее памяти.

— А я?.. А что?.. А меня там нет?

— Не припомню.

Артем размышляет:

— Но подтолкнуло импульс что-то еще… Что?.. Ты, Оля, в постели… Почему-то даже без ночной рубашки… Помню… Ребята! А сколько шагов в направлении постели? Шаги пусть будут небольшие… Раздумчивые… Сколько там наберется?.. Восемь?

Женя: — Семь.

Женя: — Нет, восемь.

— Так и запишите. И значит (предположим!), я ходил туда-сюда, но не в том направлении, а в этом!

Ольга расслабилась. Ну приехал бывший. Ну пусть… Она снова раскрывает книгу.

А вот Артем на грани нервного срыва! Воспоминания его заводят!.. Выброшенный год назад из процесса, затоптанный, вычеркнутый, отосланный в черноземы, с заваленной набок судьбой, — он все-таки снова в Москве.

Жилы на лбу вздулись. Артем прерывисто дышит. Он здесь — он все-таки совпал с той давней, гениально вдохновенной минутой. С теми секундами!.. Он совпал.

А вот и разгадка:

— Цветовое пятно! Там… А-аа!.. А-аа!.. Вспомнил… Оля и я… Ты и я. Без звонка вошла Инна. Ну, как родственница, у которой свой ключ… Вошла… Я услышал ее шаги. И сразу тот бешеный мой импульс!

Ища и повторяя былое, совпадая с ним, Артем делает наконец найденные быстрые семь с половиной шагов. И кричит:

— Да! Да! Оля!.. Это ты!.. Ты! Нагая! Без цензуры!.. А в дверях Инна… В голове моей тут же пронеслось вот это абстрактное цветовое пятно. В белых линиях! И я подумал: сестры и Кандинский!..

— И что?

Артем оглашает найденное — уже громко, свободно:

— И сразу же — вспышкой! Вдруг импульс! Как молния!.. Нет — цензуре!.. Мы все — нагие!.. Нет — экономическим и политическим запретам!.. В какие-то полсекунды, Оля… в четверть секунды! в голове спрессовалось все завтрашнее выступление!.. Все! От первого до последнего слова!