Теплоход в двадцать пять тысяч тонн разломился пополам, носовая часть ушла в воду вертикально и почти мгновенно (какие тут сигналы бедствия?), корма тонула чуть дольше. Поручик, весь его взвод и несколько оказавшихся на палубе матросов во главе с младшим боцманом, прикрытые от ударной волны кормовой рубкой, сохранили самообладание и намертво вколоченные в подкорку инструкции. Были бы на месте морпехов обычные солдаты, пусть и классные спецназовцы, ничего бы у них не получилось.

А тут на кренящейся палубе, оглушённые, половина — разбуженные взрывом, бойцы и матросы, исполняя согласованные команды офицера и боцмана, сумели вывалить с левых шлюпбалок шестнадцатиметровый баркас, организованно в него погрузиться с оружием и отдать тали раньше, чем их накроет валящимся сверху бортом.

— Р-раз, взяли! Р-раз, взяли! — начал командовать боцман, когда двадцать два морпеха и шесть матросов расселись на банках перед рычагами винтового привода, заменившими архаичные вёсла. Примерно такими, как на железнодорожной дрезине, числом восемь и с длинными рукоятками, позволявшими работать на каждом — четверым. На один рычаг людей не хватило.

Боцман задавал темп, поручик сел к румпелю.

Баркас, не уступавший размером и мореходностью драккарам викингов и поморским лодьям, ходившим из Кеми на Грумант[152], свободно мог дойти с места гибели «Анапы» и до Мальты, и до Туниса. Но сначала он по кругу обошёл место гибели теплохода. Спасти удалось только одного, раненого штурмана, цеплявшегося за шкертик автоматически раскрывшегося плота. Перевалиться через высокий надувной борт у него сил уже не было.

Пока санинструктор оказывал спасённому «доврачебную помощь», поручик сказал боцману:

— Срываемся отсюда полным ходом, на вест, в темноту… Не надейся, что уже кончилось…

— У тебя закурить есть? — спросил тот внезапно ослабевшим голосом. Каждый человек имеет предел физической и нервной выдержки, только морской пехоте думать о таком не положено. Жив — воюй, остальное — на потом.

— И закурить, и сто грамм. Глотай, держи… — Сунул в руки боцмана портсигар и фляжку, приподнялся на кормовой банке. — И раз, и раз! Не сачковать! Хоть спины поломайте, а ход дайте… Садись к румпелю, — уступил он своё место.

Паспортно такой баркас при полном усилии гребцов мог развить узлов восемь. Сейчас, наверное, выходили все десять. А толку?

Поручик увидел, что фосфоресцирующая вода обозначила примерно в миле позади длинный корпус с высокой рубкой. Ясно, лодка, и примерно известного типа.

— Такое дело, братцы, — обратился он к своей команде, — живыми нам уйти не дадут. Вон она, та сука, всплыла. Сейчас ищет уцелевших. Только не на тех напали! Оружие — на боевой взвод, положить рядом. Если нас не раздолбают на дистанции, грести до последнего. По моей команде — огонь. По всем, кто шевелится. Пулемёты — по рубке, снизу доверху. Патронов не жалеть, другого шанса не будет. А там как выйдет — или на абордаж, или… Всё понятно?

Со своими двадцатью пятью надводными узлами, даже двадцатью, лодка догонит баркас через пять минут. И наверняка постарается взять в плен. Если бы хотели просто убить — как раз подходящая дистанция для стрельбы из палубной «сотки». А теперь уже и для спаренного пулемёта. А не стреляют. Или заложники им нужны, или просто уточнить захотелось, кого на этот раз потопили, в темноте флаг не разобрали.

Поручик смотрел на приближающийся сзади и немного слева форштевень, разбрасывающий по сторонам веера сияющей пены, на узкую башню рубки с торчащими трубами перископа и шнорхеля. Начали различаться фигуры людей, толпящихся на артиллерийской площадке и в так называемом «лимузине»[153].

«Да они просто собираются нас таранить, — осознал поручик. — Сбрасывать ход, чтобы швартануться к баркасу — поздно. Вот же падлы! Ударят форштевнем, пройдутся по уцелевшим корпусом и винтами — и на глубину. Свидетелей не останется. Ну так получайте!»

Когда до лодки осталось не больше кабельтова, боцман резко затабанил[154]и переложил румпель вправо до упора.

Баркас увело в сторону, метров на сорок, но достаточно, чтобы форштевень его не зацепил. Двухтысячетонная субмарина к таким маневрам была не приспособлена. И на то, чтобы осмыслить происходящее, отдать хоть какую-то команду, всему комсоставу лодки, вылезшему наверх в предвкушении развлечения, артиллеристам, пулемётчикам, сигнальщикам — времени тоже не оставалось. Совсем. Даже перекреститься, если верующий.

— Взво-од! Огонь! — скомандовал поручик, вставший на банке во весь рост, демонстрируя собственное презрение к смерти и уверенность в победе. Очевидной.

Четырнадцать автоматов и четыре пулемёта хлестнули в упор, сметая отлично видимые при свете полной луны фигуры на палубе и мостике. С такой дистанции не промахнулся бы и солдат-первогодок, а во взводе служили парни, заканчивающие службу. Поход на теплоходе — «дембельский аккорд».

В течение пяти секунд на палубе убиты были все, а рубка издырявлена бронебойными пулями в такое решето, что погружаться не имело никакого смысла. И шахта перископа перебита, и шнорхель. Тем более что и команду на погружение отдать было некому.

Баркас ткнулся кормой в кранцы на борту лодки, и специально к такому делу подготовленные бойцы, во главе с поручиком, рванулись через скобтрапы с обеих сторон рубки к верхнему люку, и — вниз.

— Только механиков не трогать! — успел прокричать поручик. Пусть в такой команде не было необходимости. Внутри лодки сопротивления не оказал никто. Единственный вахтенный штурман, не выпущенный наверх своим командиром, в центральном посту получил прикладом по зубам и отключился от дальнейшего. Люки между отсеками, что поразительно, были отдраены все.

— Кто же так воюет, мать вашу?! — нецензурно удивился один из старшин, кое-что знавший о службе на подплаве[155].

Поручик устроился в вертящемся кресле ныне покойного командира перед перископом. К нему подвели человека, назвавшегося стармехом, или, по-русски, «дедом» данного «Наутилуса».

— Что, сволочь, надводным ходом до Хайфы дойдём? — поинтересовался взводный, цыкая зубом и, вопреки всем правилам, закуривая в «святая святых». Беды в этом не было. Открытый люк и иссечённая пулями рубка создавали нормальную вентиляцию.

— Дойдём, господин… — Стармех, судя по своим нашивкам пребывавший в чине приблизительно капитана второго ранга, очевидно, ждал, что этот младший офицер ему представится.