– Итак, рано утром семнадцатого сентября, – задал вопросГамильтон Бергер, – вас срочно вызвали к одной из ваших пациенток?

– Так точно, сэр.

– Доктор, в какое время вас вызвали?

– Приблизительно в восемь сорок пять. Я не могу точноуказать время, но это было где-то в промежутке от восьми сорока пяти до девятичасов.

– И вы немедленно отправились осматривать пациентку?

– Отправился. Так точно, сэр.

– Как звали пациентку?

– Элизабет Бейн.

– Теперь, доктор, сосредоточьте ваше внимание конкретно насимптомах, которые вы сами обнаружили, придя к своей пациентке, а не на том,что, возможно, вам сказала дневная сиделка, изложите просто, что вы обнаружили.

– Типичные симптомы отравления мышьяком, проявляющиеся вгастроэнтерологических нарушениях, сильной жажде, острых болях, характернойрвоте. Пульс был нерегулярный, слабо прощупывался, кожа была влажная и холоднаяна ощупь. Это были, можно сказать, прогрессирующие симптомы, и я наблюдал ихвесь период, приблизительно от времени моего прибытия до момента смерти,которая произошла около одиннадцати сорока в то же утро.

– Пациентка находилась в сознании?

– Приблизительно до одиннадцати часов.

– А был ли проведен химический анализ для проверки вашегодиагноза?

– Я сохранил материал, который был выделен для болеетщательного анализа, но химическое исследование на скорую руку выявило наличиемышьяка в рвоте, причем симптомы были настолько характерны, что я, в сущности,был уверен в моем диагнозе через несколько минут после прихода.

– Теперь скажите, был ли у вас какой-либо разговор спациенткой о способе вручения ей яда?

– Был.

– Делала ли она вам какое-либо заявление в то время о том,кто вручил ей яд?

– Делала.

– Будьте любезны огласить, что она заявила относительноспособа вручения яда и кем.

– Ваша честь, минуточку, – вмешался Мейсон. – Вопрособвинения несущественный, не относящийся к делу и, следовательно,неправомочный. К тому же он основан на слухах.

– Это не слух, – ответил Гамильтон Бергер. – Пациенткавсе-таки умерла от отравления мышьяком.

– Ваша честь, вопрос в том, – продолжил Мейсон, – знала лиона, что умирает.

– Да, – согласился судья Ховисон, – думаю, господин окружнойпрокурор, что это крайне важная предпосылка к так называемой предсмертнойдекларации…

– Превосходно, если защита желает оставаться на уровнемалосущественных процедурных деталей, я изложу и эту сторону дела. Доктор,знала ли пациентка, что она умирает?

– Протестую, так как вопрос наводящий и предполагаетопределенный ответ, – тут же прервал Бергера Мейсон.

– Протест принят, – так же молниеносно отреагировал судьяХовисон.

– Ваша честь, хорошо, – раздраженно сказал Бергер, – докторКинер дипломированный, профессиональный врач. Он слышал дискуссию и,естественно, понимает вопрос. Но так как защита явно намерена, судя по всему, идальше затягивать время, используя для этого любые возможные процедурныеуловки, то мне придется перефразировать свой вопрос. Хотелось бы, конечно,знать, как долго мы будем ходить вокруг да около. Итак, доктор, каково былопсихическое состояние миссис Бейн в тот момент и была ли надежда на еевыздоровление?

– Протест, вопрос необоснован, – Мейсон был неумолим.

– Мистер Мейсон, – вмешался судья Ховисон, – вы, я надеюсь,не ставите под сомнение профессиональную пригодность доктора Кинера?

– Ваша честь, ставлю под сомнение, но не как врача, а кактолкователя чужих мыслей, – скромно заметил Мейсон. – Анализ последнего словаумирающего, или предсмертной декларации, как ее еще называют в судебнойпрактике, состоит в том, чтобы доподлинно убедить, осознавал ли умирающий, чтоон действительно умирает и что смерть неминуема. Только в положительном случаепоследние слова умирающего, в том числе и о возможной причине смерти, особенноесли эта смертельная болезнь произошла неожиданно, могут быть рассмотрены вкачестве свидетельства.

– Ваша честь, – раздраженно возразил Гамильтон Бергер, – ядокажу и попрошу считать частью моего обвинительного заключения, чтоподзащитная осталась в комнате наедине с Элизабет Бейн, что лекарство,предназначенное для Элизабет Бейн, было положено на блюдце, что подзащитнаятайком подменила это лекарство тремя пятиугольными таблетками мышьяка, что,когда покойная проснулась приблизительно в шесть сорок пять утра, подзащитнаясказала ей: «Вот твое лекарство» – и дала ей три пилюли или таблетки, которыеподменили лекарство, ранее оставленное доктором Кинером.

– Тогда действуйте и докажите это, – с вызовом бросилМейсон, – но докажите уместной и относящейся к делу уликой.

– Я думаю, – сказал судья Ховисон, – чтобы составитьпредсмертную декларацию, вы намерены доказать, что пациентка знала онеминуемости смерти.

– Именно это я и намереваюсь сделать, – подчеркнул ГамильтонБергер, – я задал вопрос доктору о том, каковы были рамки психическогосостояния пациентки.

– А на этот вопрос, – разъяснил Мейсон, – должен ответить недоктор, пытающийся читать мысли пациентки, а только сама пациентка.

– Она заявила, что умирает.

Гамильтон Бергер послал торжествующую улыбку Мейсону.

– Можете вы привести ее точные слова?

– Могу, – подтвердил доктор Кинер. – В свое время я записалих, думая, что они могут оказаться важными. Если мне только будет позволеносвериться с собственной записью, которую я составил в то время, то я быстроосвежу свою память.

Специфический язык доктора, его смелое поведение всвидетельской ложе явно говорили, что он не новичок в судебном зале и прекраснознает, как обезопасить себя. Он вынул записную книжку из своего кармана.

– Минуточку, – Мейсон поднял руку, – я хотел бы ознакомитьсяс записью, то есть я хотел бы взглянуть на нее прежде, чем свидетель прочтетее, чтобы освежить свою память, как он выразился.

– Будьте любезны, – Бергер сделал широкий жест.

Мейсон прошел к свидетельской ложе и посмотрел в записнуюкнижку.

– Прежде чем доктор освежит свою память, я хотел бы задатьнесколько вопросов для более точного определения подлинности представленногосвидетелем документа.

– Прекрасно, – разрешил судья Ховисон, – можете задаватьвопросы.

– Доктор, эта запись, которая здесь сделана, исполнена вашейсобственной рукой?