Когда прибыли в клинику, в приемном покое уже сидела на банкетке, сжавшись в комочек, крохотная девочка, закутанная по самый нос. Сунув Рэму на подпись какие-то бумажки, медсестра небрежно кивнула в ее сторону:

– Забирайте.

Рэм оцепенело глянул на ребенка. Дочка показалась ему какой-то слишком маленькой, гораздо мельче трех лет, худенькая, тщедушная. Он нерешительно приблизился, склонился над девочкой, потом подхватил ее на руки. Девочка в первый миг вроде как оцепенела, а потом вдруг завизжала и стала отчаянно вырываться. Но Рэм уже бежал по дорожке прочь от корпуса.

В машине он старался утешить рыдающее дитя, всю дорогу твердил, стараясь перекричать ее вопли:

– Я твой папа, Уля, не бойся, я самый настоящий папа, муж твоей мамы, у всех детей есть папы…

И удивлялся, почему ребенок никак не реагирует на такие веские аргументы. Попутно старался думать: если с ребенком, слава богу, все в порядке, то что же произошло вчера в квартире? Чего так испугалась жена, кому предназначалась тряпка с эфиром? Детский крик не давал сосредоточиться.

Надя встретила их в дверях, молча прижала к себе девочку, которая, судорожно обвив мать руками и ногами, сразу перестала орать. Вернулась в комнату. Рэм шел за ней, полный решимости не оставлять этих двоих без присмотра больше никогда в жизни. Ему хватило вчерашнего потрясения. В комнате Надя села на диван, посмотрела на него снизу вверх измученными глазами и тихо сказала:

– Это не твоя дочка, Рэм.

– Что? – Он дернулся как от удара током, отшатнулся, потемнел лицом. Но тут же взял себя в руки: – А впрочем, не важно. Главное, все позади.

И пошел прочь из комнаты.

– Подожди! – окликнула его Надя. – Я не то, не то хотела сказать! Просто это не Уля. Еще ничего не кончилось. Сядь на стул, я постараюсь все тебе объяснить.

Рэм машинально опустился на стул.

– Понимаешь, у меня была подруга, очень близкая, это случилось уже после того, как мы с тобой расстались. Наши дочки родились в один день. Но Света умерла при родах. Я пыталась удочерить девочку, но у меня ничего не получалось. Все, что я могла, – это навещать ее в детском доме, иногда брать сюда, домой, чтобы накормить и вымыть. В том учреждении никому до детей нет дела. Она заболела гриппом, сейчас ведь в городе эпидемия детского гриппа. А потом я пришла и увидела ее на площадке, она сидела вся желтая, держалась за бок. Какое-то осложнение после гриппа. У меня не было сил и времени ругаться с персоналом, я просто схватила ее в охапку, поймала частника и повезла в больницу. Оформила по Улиной медкарте. Вчера мне позвонили, я побежала за ней и оставила Улю с чужим человеком. Я думала, что это наш сосед, доверяла ему. Мне нет прощения. Остальное ты знаешь.

– Я понял, – тусклым голосом произнес Рэм. И почувствовал себя внутри ночного кошмара, который никак не желает кончаться. Тоскливо покосился на девочку.

Жена еще крепче прижала ребенка к себе:

– Я ее не отдам.

– Конечно, – сказал Рэм. – Не волнуйся, я все устрою.

Вышел на кухню, набрал номер.

– Михалыч, – сказал тускло. – Вышла ошибка, поиски девочки продолжаются.

– Значит, будем искать, – не стал лезть в душу стреляный воробей Михалыч. – Рэм Григорьевич, если требования о выкупе не поступит в ближайшие часы, лучше все-таки связаться с милицией. Вы же понимаете: больницы, спецприемники… морги. Им проще все это контролировать.

– Да, я понял, – согласился Рэм. – Связывайтесь. Только вот что, Михалыч, нужно будет заявить, что похищена детдомовская девочка, которую мы с женой собирались удочерить. Но простимулировать это так, чтобы поняли, что искать нужно всерьез, по-настоящему. Сделаете?

– Сделаю, – подтвердил Михалыч. – Наверное, надо съездить в этот детдом, взять фотографии, узнать, кому она могла понадобиться?

– Нет, Михалыч, ничего не надо, – перебил его Рэм. – Похищена моя настоящая, родная дочь. Просто это позволит избежать лишней шумихи. А с детским домом я сам все решу.

– Поиски ни к чему не привели, – подобрался к концу рассказа Рэм Григорьевич. – Ровно через две недели после похищения Серый взорвался в своей машине. Возможно, он планировал выждать, хорошенько потянуть из меня жилы, а потом потребовать выкуп или, скорее, выдвинуть какие-то условия. Но об этом мы никогда уже не узнаем. Искали мы тебя, – он глянул в сторону Лизы, – в общем-то все эти годы непрерывно. Перелопатили всех ребят Серого, этих… спортсменов. А потом вдруг совершенно случайно я узнал, что один из тех ребятишек на момент похищения уже год как сидел в тюрьме, за банальную кражу. Поэтому он и не попадал в нашу разработку. Но вдруг оказалось, что у его жены четырнадцать лет назад откуда-то появилась трехлетняя дочка. Фамилия и имя другие, а вот дата рождения совпадает. Мои люди все проверили: девочка возникла как будто из небытия, документы фальшивые. Так все и выяснилось.

Несколько минут в палате было тихо. Потом заворочалась на своей койке Уля, которая во все время рассказа не подавала признаков жизни и казалась глубоко спящей. Теперь она вдруг спросила тягучим, словно одурманенным голосом:

– Значит, моя настоящая мать умерла, когда меня рожала, а папа погиб в армии, да?

– Тебе лучше, Уля? – склонился над ней Рэм Григорьевич.

– Ага, намного. Все-таки не алкаши…

– Уля, теперь я могу сказать, что вовсе не собирался отлучать тебя от нашего дома. Просто надеялся, что эта история заставит тебя, наконец, серьезно задуматься о своей жизни.

– А где же все-таки Надежда Сергеевна? – в лихорадочном нетерпении воскликнула Лиза. – Она знает, что произошло? Почему вы держите это в тайне от нее?

– Я был бы рад рассказать Наде все. Но пока это невозможно, к сожалению. Во-первых, нужно было все хорошенько перепроверить. Во-вторых, пока мне строго-настрого запрещено ее волновать.

– Она больна, да? – внезапно догадалась Лиза. – То есть вы говорили, что она в больнице, но мне почему-то не приходило в голову. Она больна… очень серьезно, да?

– Мама больна?! – подскочила и Уля. – Ну, то есть Надежда… Сергеевна.

– Да, Надя больна, – не стал кривить душой Рэм Григорьевич. – Но надежда есть. Ей сделали операцию, завтра я лечу к ней. Уля, если я возьму тебя с собой, готова ты пообещать, что не сорвешься и не станешь там с горя напиваться? Матери сейчас это совершенно ни к чему.

– Конечно, папа, – машинально ответила Уля. И тут же спохватилась: – Но как же, если я вам не родная? Пусть Лиза летит!

– Что ж, давайте внесем окончательную ясность, – сказал Рэм Григорьевич. – Наша родная дочка – это ты, Ульяна. Когда экспертиза показала, что Лиза никак не может быть нашим ребенком, я, честно скажу, растерялся, понять ничего не мог. Ведь все так замечательно сходилось. А потом догадался: сама Надя меня обманула. Назвала родного ребенка – приемным.