Последние несколько дней стояла теплая погода, но дорога пролегала в тени, здесь было холодно, и я вся продрогла в легком свитере. Приходской дом отца Томаса был последним по пути из города. Я вдруг занервничала. Я не могла понять, откуда во мне взялось это чувство вины. В конце концов, разве grand-mère не сказала мне, чтобы я добивалась того, чего хочу? Может, я хотела спасти растения. А для этого мне нужно было выяснить, как за ними ухаживать. Я расспросила всех домашних, кроме Маргарет, и никто, похоже, не знал.

Отец Томас открыл дверь с чашкой чая в покрытых старческими пятнами руках.

– Можно войти? – спросила я.

Он оглядел меня с ног до головы.

– Давайте лучше пройдем в храм, – сказал он.

И повел меня по тропинке, соединявшей его дом с церковью. Церковь была маленькой, здесь уместилась бы где-то сотня человек. Когда мы оказались в нефе, отец Томас сел на ступеньки, ведущие к алтарю, а мне указал на скамью в первом ряду.

– Здесь вы принимаете людей? – спросила я.

– Здесь я принимаю Зарринов. – Заметив, должно быть, разочарование на моем лице, он добавил: – Ваша бабушка заходила сюда время от времени. По будням, когда здесь никого не было. Она говорила, Господь обитает там, где никого нет. Говорила, если оставить место пустым, что-то обязательно в него вселится, чтобы занять эту пустоту. – Он поправил очки на переносице. – Я не до конца понял, суеверие это или же такая метафора.

– Вы двое были близки, – сказала я.

Он покачал головой.

– Возможно, когда мы были моложе. А потом она чаще предпочитала проводить время с семьей. Однако мы продолжали частенько встречаться: по случаю рождений и похорон. – Его голос говорил мне совершенно иное. В нем звучала надежда, даже сейчас, когда бабушка лежала в земле.

– Вы были в нее влюблены.

Его шея под пасторским воротничком порозовела.

– Что ж, верно, – сказал он. – Полагаю, нет смысла это отрицать. Но мы оставались… оставались верны нашим судьбам.

Я знала, что он лжет. Артур мне все рассказал, после того как я на него надавила. Я спросила его тогда тем же тоном, что и хозяина магазина? С нажимом, с умыслом?

– Вы до сих пор не поведали мне, зачем пришли сегодня, – сказал он. – Я не видел вас на службах с тех самых пор, как вы вернулись.

– Простите, святой отец, – сказала я. – После похорон у меня было очень много дел. Но я хотела вас кое о чем спросить.

– О чем же?

– Говорила ли вам бабушка Персефона, почему она отослала меня из дома?

Он вздохнул и приложил ладонь ко лбу.

– Она сказала, что вы однажды спросите меня об этом.

– И велела мне ничего не рассказывать?

– Боюсь, она действительно мне ничего не сказала. Сказала только, что, если вы спросите, я должен сказать: вы сами знаете ответ.

Я покачала головой.

– Прошу прощения, – сказала я, – но я и правда не знаю. Она мне не рассказывала, а я тогда была совсем ребенком. Возможно, я что-то натворила, но я не помню что.

На его лице отразилась мука, словно он не знал, должен ли испытывать сочувствие ко мне или бояться меня.

– Мне так жаль, что я не могу вам помочь, – сказал он. – Знаете, она повсюду носила с собой записную книгу.

– Эта книга у меня.

– Она все записывала, – продолжал он. – Уверен, она что-нибудь писала и о том своем решении. Возможно, это для вас что-нибудь прояснит. Но, э-э… – он замялся. – Будьте осторожны. Я уверен, она много писала о своих практиках. Надеюсь, вы не поддадитесь соблазну испробовать их.

Я изобразила удивление.

– О практиках? – переспросила я. – Предсказания будущего и все в таком роде?

Он рассмеялся мне в лицо.

– Неплохая попытка, – сказал он. – Но я слишком хорошо знаю Зарринов, чтобы это могло ввести меня в заблуждение. Вы ведь и сами уже кое-что пробовали, не так ли?

Я подумала о стервятнике. О том, как я ощупывала его во тьме, зная, что где-то там, в переплетении склизких кишок, сокрыта тайна. Я посмотрела отцу Томасу в глаза.

– Не понимаю, о чем вы, – сказала я.

Он снова хохотнул, а затем опустил ладони на колени и с трудом поднялся.

– Что ж, юная Элеанор, – сказал он. – Исходя из профессиональной этики, я обязан вам напомнить, что игры с колдовством могут нанести вред вашей бессмертной душе.

– Думаете, бабушка потеряла свою душу?

– Нет, – ответил он. И улыбнулся, так что морщинки вокруг глаз стали заметнее. – Не думаю. Но когда речь идет о ней, я не могу ни в чем быть уверенным.

Он проводил меня к выходу. На пороге я не сдержалась.

– Мне кажется, она здесь. В доме.

Он кивнул.

– Это меня ни капли не удивляет.

– Что мне делать?

– Вряд ли вы можете сделать многое, – сказал он. – Она должна отыскать свой путь на небеса. Я так и не смог направить ее. Подозреваю, вам это тоже не под силу.

На улице по-прежнему стоял ясный и светлый день, но я почти не замечала этого, с трудом поднимаясь вверх по холму, сквозь березовый лес. Я поняла, что нервничаю. Я не сделала ничего плохого, твердила я себе. Но я не попросила Маргарет заняться делами, как мне велела grand-mère.

Ну и глупости. Просто скажу ей, что мне захотелось прогуляться. Расскажу о разговоре с хозяином магазина. Все будет в порядке. И чего я так нервничаю? Она всегда была ко мне добра. И все же я бы предпочла, чтобы она ни о чем не догадалась. Поэтому я тайком пробиралась вдоль самой кромки леса, пока не оказалась у задней двери дома. Я чувствовала себя глупой и трусливой и не понимала, почему я до сих пор не могу успокоиться.

Проскользнув в кухню, я наткнулась на поджидавшую меня Маргарет. Она схватила меня за предплечье и потащила за собой по коридору в прачечную. Оттуда – к маленькой двери в коридор, ведущий к библиотеке. Она указала на открытую дверь.

В библиотеке царил хаос. Повсюду валялись книги, некоторые кучами, другие раскрыты и перевернуты. Коробка с магическими принадлежностями тоже валялась вверх дном, игольницы и коробки от фотопленки рассыпались вокруг. Не осталось ни одной вещи, которая лежала бы на своем месте; даже кресло было перевернуто. Чернильница валялась на боку, а поперек листа промокательной бумаги пролитыми чернилами было выведено слово: «УХОДИ».

Маргарет снова показала на беспорядок, а потом ткнула в меня. Она что, велит мне уйти? Хочет, чтобы я объяснилась? Я помотала головой. На глаза навернулись слезы. Все это не имело никакого смысла. Бабушка Персефона хочет, чтобы я ушла, хотя до этого она сама дала мне книгу? И как она умудрилась разнести всю библиотеку, если вчера она с трудом могла сдвинуть одну-единственную коробку? Она становится сильнее?