Профессор поднялся и задумчиво стряхнул с брюк пыль и налипшие соломинки. Затем взял Альберта за руку и крепко сжал ее:

– Бигги пообещала ухаживать за тобой, пока ты не поправишься. Лучшего лекаря тебе не найти, и вдобавок она готовит прекрасные снадобья – это очевидно, ведь ты быстро поправился. Но… – Томас улыбнулся Бигги, – у меня все же найдется лекарство получше. И получишь ты его прямо сейчас.

Томас склонился к Альберту, чтобы тот не упустил ни слова:

– У меня нет никаких сомнений, да и вообще ни у кого их быть не может, что капитана или лейтенанта Риго убил не ты, Альберт. Причиной смерти стал не твой удар. Его убило кое-что другое, но об этом я расскажу тебе потом. А сейчас тебе надо отдохнуть. – Томас выпустил руку конюха и махнул мне. – Спокойной вам ночи, а ты, Альберт, выздоравливай.

Сказав это, профессор отвернулся от Альберта, разинувшего рот, и ошарашенной Бигги и направился к двери, а я поспешил за ним.

– Проклятье! ПРОКЛЯТЬЕ!! Господь наградил всех людей сердцем и мозгом, а меня обделил! Я остался ни с чем! Безмозглым! Даже та малость, что у меня есть, мне без надобности!

Профессор готов был рвать на себе волосы, но их и так было немного. Он колотил себя по голове и топал ногами, а его грузное тело дрожало от ярости. Сгущались сумерки, мы стояли возле каретного сарая, и я, не зная, чего ожидать, старался держаться на почтительном расстоянии. Таким я видел профессора впервые.

– Подумать только – тебе, Петтер, я рассказываю о четырех законах, настаиваю, чтобы мы их соблюдали, а сам оставляю без внимания. Отныне будешь называть меня дураком, или растяпой, или на худой конец Томасом, но НИ-КО-ГДА больше не называй меня профессором! По крайней мере, пока не закончим с этим делом! – Он помахал дрожащим пальцем перед моим носом, и я молча кивнул. Он вздохнул, развернулся и, что-то бормоча, принялся бродить кругами, так что заледеневшие комки снега разлетались во все стороны. Мало-помалу он успокоился и опять заговорил, но тихо, и я подошел поближе, чтобы не упустить ни слова. – Второе правило: разделяй сложную ситуацию на множество простых, пока они не приведут тебя к правильному выводу. Верно?

– Ну да-а… – протянул я, по-прежнему озадаченный его вспышкой.

– Мы обнаружили мертвого мужчину со следами ударов на лице и ранами в груди. У меня есть неопровержимые доказательства того, что именно эти раны стали причиной смерти, и я тут же решаю, что и удары, и раны – дело рук одного человека. Я не допускаю и мысли, что в дело могут быть замешаны двое. И мысли не допускаю, – он прервался и посмотрел на меня, – все, до чего мы додумались, можно выкинуть в помойную яму. Убийцей графа… Впрочем, будем называть его капитаном… – Томас запнулся и на миг задумался, – хотя нет – оставим “графа”. Не нужно, чтобы все сейчас узнали о капитане Риго. Слишком рано. Итак, убийцей графа может оказаться кто угодно – будь то женщина или мужчина, молодой или старый. Пронзить тонким острым предметом упавшего и, возможно, совершенно беспомощного человека, – после удара Альберта было под силу даже женщине. Вероятнее всего, именно женщина это и совершила. Способен ли мужчина на подобное? – Томас испытующе посмотрел мне в глаза.

Покачав головой, я пожал плечами – я продрог, и мне хотелось в тепло. В убийцах я не разбирался и точно был уверен лишь в том, что в окрестностях Хорттена уже много лет никого не убивали.

– Первое правило: не торопитесь с выводами и избегайте предубеждений. Помнишь?

Я сердито взглянул на него. Тысяча чертей! Я и не забывал, только все равно не понимал, как нужно применять эти его правила. Томас рассмеялся – присутствие духа возвращалось.

– Заявить, что такое орудие убийства могла выбрать лишь женщина, было решением поспешным и полным предрассудков. И, приняв эту гипотезу как истинную, мы тотчас же угодили бы в западню, подобную той, из которой сейчас пытаемся выбраться. Нам следует быть начеку! Все, КАЖДЫЙ, кроме одного, может оказаться убийцей, которого мы ищем!

Я все понял и вздохнул. Все, кроме Альберта. Любой, кто угодно: Мария, трактирщица, Бигги, священник, фон Хамборг и, естественно, плотник, который все время был у нас под подозрением.

– Плотник из них самый подозрительный, – сказал я.

– Его мокрые сапоги – веская улика, но ведь в тот момент мы обратили внимание лишь на его сапоги и обувь священника. А как насчет Марии и Бигги? Не говоря уже о трактирщике, который, как мы знаем, выходил на улицу. Или о его супруге – она находилась в их покоях в одиночестве, и если и выходила, то никто этого не заметил. Для того, чтобы проткнуть спицей находящегося в беспамятстве человека и скрыться, много времени не понадобится.

– А может, его и правда проткнули спицей? – заинтересовался я.

– Вряд ли. Спицы деревянные, и отверстие от спицы получилось бы шире. К тому же, мне кажется, спица так глубоко не вошла бы, ведь дерево шероховатое. Впрочем, давай-ка держать про запас и эту версию.

Томас с задумчивым видом наступил на заледеневший комок снега, тот хрустнул, будто засохшее печенье, и я ощутил голод.

– И еще один момент, – продолжал он, – завеса тайны вокруг нашего убитого графа начинает понемногу рассеиваться. Граф вдруг оказывается вовсе не графом, а капитаном, хотя прежде мы думали, что он лишь выдает себя за капитана. Это объясняет его скудную экипировку, дыры в носках, отсутствие слуги и парадного мундира, вот только… где тогда капитанский мундир? Его спрятали? Или, возможно, украли? – Томас принялся теребить несчастную пуговицу, задумчиво глядя в темноту.

С поляны поднимался сырой, холодный туман – я дрожал, и зубы у меня стучали.

– Думаю, когда мы выясним, почему капитан выдавал себя за графа, то получим ответы на все вопросы о поддельном графе. Например, откуда взялись письмо на французском и перстень с печаткой. Это наверняка как-то связано с убийством нашего графа-капитана, иначе получатся не логически связанные события, а какая-то мешанина. И когда мы поймем, зачем капитан выдавал себя за графа, то найдем ответы на все остальные вопросы, – в частности, на вопрос: кто его убил. Надеюсь, так оно все и будет…

Внезапно Томас хлопнул в ладоши, да так, что я вздрогнул.

– Пора нам поворошить это осиное гнездо! Пусть поймут, что происходит! Возможно, это развяжет им язык. Мы должны хотя бы как-то заставить их говорить о графе и его убийстве. И, если ничто иное не помогает, то, может, страх оказаться под подозрением сделает их более разговорчивыми.

Он решительно зашагал к трактиру, а я, обрадовавшись, побежал следом. И вдруг я вспомнил про записку.

– Томас! Томас, подождите!

Остановившись, он обернулся и удивленно посмотрел на меня.

– Петтер, дорогой мой, что это с тобой? На тебе лица нет!

Я быстро рассказал, как Мария обнаружила записку, и протянул ее Томасу. Пришла очередь профессора поволноваться.