Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– То была помощь свыше, – сказал он назидательно. – Божественный дух снизошёл на героя в трудный миг и помог одолеть врага. Гордись! Сам Аполлон выручил! А, может, Афина или Артемида – наша, эллинская, настоящая. Вот что значит покровительство богов.
Акрион кивнул – впрочем, скорее из вежливости. Складка на лбу так и не исчезла. И скулы не спешили розоветь, хранили бледность. Он обернулся, будто ждал увидеть соглядатая. Кабак был по-прежнему пуст, если не считать подавальщицы, которая робко посматривала из-за двери на странных и опасных посетителей: ну как вновь станут размахивать мечами? Кадмил украдкой глянул в крошечное окошко, устроенное так высоко, что не видно было ничего, кроме неба. Небо хранило обычный послеполуденный цвет, не спешило темнеть. Вечер, стало быть, еще нескоро. Но время-то идёт. Когда же?..
Акрион глубоко вдохнул и резко выдохнул. Крепко вцепился руками в край стола, будто боялся упасть.
– Послушай, – сказал он. – Нужен твой совет. Мне часто… Да что там – каждую ночь снится один и тот же сон. Дурной сон. Верней, не каждую ночь, а когда засну – ну вот, как сегодня, когда пришёл под утро и проспал до обеда.
– Ясно, ясно, – нетерпеливо сказал Кадмил. – Так что там тебе снится?
Акрион ещё раз вздохнул. Лоб блестел от пота.
– Страшный сон, – выдавил он сквозь зубы. – Диковинный. Будто бы три каких-то чудища кружат подле меня. С крыльями, вроде летучих мышей, а сами ростом с человека. Не решаются подойти, но рычат, визжат, щёлкают зубами. Тянут когти. И сегодня…
Он поставил локти на стол, обхватил голову.
– Сегодня эти чудища впервые заговорили. Обвиняли в отцеубийстве. Говорили, что они – духи мщения, и будут преследовать меня всю жизнь, пока не настигнут.
«Смерть на меня, – подумал Кадмил с досадой. – Похоже, парнишка заработал невроз на почве всего, что с ним стряслось. Неудивительно. Могла ещё сказаться варварская магия Семелы. Впрочем, мы это тоже употребим себе на пользу. Ну, или хотя бы постараемся».
– Они говорили иносказательно, – сказал он мягко, но с уверенностью. – Это – эринии, посланные Аполлоном. Следят, чтобы возмездие было совершено, и не отступятся, пока не настигнут твою мать. Верней, пока ты её не настигнешь.
Акрион откинулся на спинку скамьи, хрустнул пальцами.
– Воля твоя, Кадмил, – сказал он с сомнением, – но они определённо винили меня в гибели отца.
Кадмил почувствовал во рту кислый привкус. «Повезло мне с героем. Упрямый, нервный и мнительный. Сейчас бы его оглушить «золотой речью», да пневму надо экономить. Потому как…»
На улице послышался шум: глухие крики, свист, частый топот.
«Неужто началось?» – у Кадмила прыгнуло сердце.
– Что это там? – произнёс он крайне заинтересованно. – Никак, ловят кого-то?
Акрион повернул голову, прислушиваясь.
– Не разберу слов, – сказал он виновато. – Ты же знаешь, в лидийском я…
В кабак вбежала женщина. Высокая, худая, черноволосая. В жреческой одежде. Повела огромными глазами по сторонам, встретилась взглядом с Акрионом.
– Фимения! – вскрикнул он, вставая. Запнулся о скамью, неловко подпрыгнул, едва не упал.
– Акринаки, братец! – выдохнула та. Метнулась навстречу, вытянув руки. – Бежим, скорей!
Он подхватил её, задержал в объятиях.
– Ты чего? – спросил. – Откуда здесь?
– Гонятся… – она не могла отдышаться после бега, – за мной… Бежать, бежать надо!
Кадмил спешно поднялся из-за стола. Всё, пошло-поехало веселье. Надо действовать быстро.
– Уходим! – сказал он. – На кухню, живо!
Подавальщица, приникнув к дверному косяку, наблюдала за происходящим: ей было страшновато, но интересно. Кадмил бросил девчонке монету – золотого эфесского льва.
– Беги, ворота открой! – приказал он. – Проверь, чтобы коней…
Оглушительно ахнула дверь. У входа стало шумно и тесно: в кабак, хрипло дыша от погони, вломились двое стражников.
С мечами на ремнях.
С копьями.
– Афалля! – закричал тот из них, кто был ближе.
– Братец! – вскрикнула Фимения.
Подавальщица шарахнулась на кухню.
Акрион, заслонив собой сестру, пошёл на стражников. Ксифос держал у бедра, ножны сорвал с шеи и нёс в левой руке – жалкая замена щита.
– Куда?! – заорал ему Кадмил.
Стражники выставили копья.
Кадмил схватил Фимению за плечо. Бежать за подавальщицей – прочь, на кухню и дальше во двор.
– Назад! – крикнул он Акриону. – Назад, приду…
Свист, треск: точно перед грудью в стене выросло копейное древко.
Фимения раздирающе завизжала.
Он дёрнулся назад, наступив ей на подол. Широкий рукав лидийской куртки натянулся, прибитый к стене заржавленным наконечником. «Почти попали, – пронеслось в голове. – На палец промазали». Кадмил отпустил Фимению, рванул копьё, силясь освободиться. Тщетно: намертво застряло в досках.
Фимения упала на колени и, закрыв голову ладонями, поползла в угол.
Стражник, метнувший копьё, уже подобрался близко – так, что можно было различить волоски в сивой бороде. Ворчал горлом, заносил меч. Кадмил отчаянно прянул вбок – приколотая к стене ткань держала крепко. Свободной рукой он схватил со стола кувшин и бросил противнику в голову. Кувшин разбился о шлем, по лицу бородача струйками потекло вино. Тот на миг замешкался, оглушённый ударом, а Кадмил, едва не вывихнув плечо, избавился от куртки и пинком опрокинул стол. Зазвенела посуда, брызнули осколки. Стражник отпрыгнул, оскалился.
Фимения кричала, забившись в угол.
Кадмил достал меч, надеясь, что держит его правильно (или, по крайней мере, за нужный конец). Было не страшно, только росло в груди какое-то дикое, дрянное ликование, и трясло каждую жилку.
У двери взревел Акрион. Кадмил на миг глянул туда, увидел вспышку – взмах ксифоса. Что-то длинное, крутясь, отлетело под скамью. «Обрубил копьё? Быть не может…» Лишённый копья стражник коротко, с хрипом заорал.
Бородач перепрыгнул через стол и ударил мечом, метя Кадмилу в лицо.
Кадмил машинально парировал своим клинком – как учили батимские охранники. Здесь такое было в диковину. Стражник, конечно, не ожидал: покачнулся, моргнул недоумённо. Но тут же рубанул вновь, косо, страшно. Рука тотчас онемела. Кадмил перебросил окривевший, погнутый меч в левую. Отбил выпад бородача, неловко отскочил, ударился плечом о стену.
«Всё».
Сверкнул ксифос. Стражник грохнулся на пол, в месиво осколков, объедков и разлитого вина. Из разрубленной шеи празднично брызнуло красным. Акрион гортанно зарычал, встал над поверженным врагом и, замахиваясь из-за головы, принялся рубить труп,
