Сняв рюкзак и ружье, он отложил их в сторону, прислонил к стене лопату и взял кирку. Потом посмотрел на Рибу и улыбнулся:

– Еще один поцелуй на удачу?

Риба молча бросилась в объятия Чанса, изголодавшись по его теплу, по чувству безопасности, всегда охватывающему ее в его руках. Она прижалась к нему, что-то неразборчиво бормоча, ощущая, как он окутывает ее своим телом, вливая силу и мужество, чувствуя на языке соленый вкус его пота, смутно сознавая, что и он, в свою очередь, упивается ее вкусом, ласкает ее с нежностью и голодом, пробудившими в ней желание никогда не покидать его объятия.

– Если удача будет хотя бы вполовину такой ослепительной, как поцелуй, – прошептал Чанс, сжимая Рибу так крепко, что она не могла дышать, – считай, что мы уже выбрались отсюда.

Он слегка разжал руки и осмотрелся.

– Стой примерно в трех метрах выше по тоннелю, – велел Чанс, показывая назад, на гору обломков гранита. – Если крепление не выдержит, не хочу, чтобы ты набрала земли в ботинки, – добавил он, мрачно улыбаясь.

Риба отошла на пять шагов, повернулась, и стала наблюдать. К ее удивлению, Чанс не подошел к стоявшим в ряд вертикальным подпоркам, а направился к брусьям, нагроможденным у твердой стены. Потом, встав спиной к опорам, он поднял кирку и вонзил ее в беспорядочную груду брусьев. Дерево, хотя и старое, оказалось на удивление крепким. Вопреки ожиданиям Рибы от бревна не отлетело ни единой щепки. Чанс с силой дернул за рукоятку кирки, пытаясь сдвинуть бревно. Толстый кусок дерева, чуть заметно вздрогнул, и с него полетели комья грязи. Чанс снова дернул. Под черной фланелевой сорочкой, натягивая ткань, напряглись мускулы. Еще рывок – и швы на спине разошлись. Зато бревно стронулось на несколько дюймов. Но Чанс упрямо продолжал тянуть снова и снова, вытаскивая тяжелую балку из многолетнего гнезда.

Всего бревен было семь, и каждое такое же толстое и тяжелое, как первое. Как только одно покачнулось, угрожая сбить с ног Чанса, Риба метнулась вперед и попыталась остановить его. Бревно упрямо ползло вниз. Шесть футов длины, восемь дюймов ширины и, должно быть, немалый вес.

В конце концов Рибе пришлось подпереть бревно камнем, чтобы удержать его на месте. Но Чанс ничего не замечал, занятый поединком с упрямым креплением; в случайной вспышке нашлемной лампы его глаза сверкнули кованым серебром. В длинной прорехе на спине было видно, как под блестевшей, как смазанный металл, кожей перекатываются мускулы.

Риба стояла и смотрела, забыв о времени, о страхе, забыв обо всем, кроме Чанса, не в силах отвести от него глаз, завороженная первобытной силой и мощью. И когда Чанс сдвинул с места последнее бревно, стена тоннеля обрушилась. Чанс отпрыгнул в сторону, увлекая за собой Рибу. Они вместе молча наблюдали, как земля осыпается вокруг вертикальных опор, скрывая их едва ли не наполовину.

– Чанс, – хрипло сказала Риба, чувствуя жар его вспотевшего тела, – вся твоя работа насмарку…

Он легко коснулся ее щеки губами:

– Ошибаешься, это сэкономило мне кучу труда.

Чанс вернулся к почти уничтоженному креплению, осветив лампой провал на том месте, где земля осыпалась между установленными рядом вертикальными подпорками.

– Выключи свет, – велел он.

Риба без лишних вопросов щелкнула выключателем. Чанс сделал то же самое. Темнота, бездонная и непроглядная. Чанс снова включил свет, поднял кирку и врубился в стену с такой силой, словно это был первый удар за сегодняшний день, а не сотый. Капли пота скатывались по торсу, падали на землю. Это и тяжелое дыхание были единственными признаками того, как тяжело ему приходилось. Но ритм и сила ударов не менялись. Кирка, пробив грязь и камни, снова вонзалась в дерево. Что-то треснуло. Голубовато-белый луч проник в тоннель.

– Что это? – удивилась Риба, подходя к нему.

– Дневной свет, – спокойно пояснил Чанс, хотя голос его звенел веселым торжеством.

– Но он такой голубой! – недоверчиво пробормотала Риба.

– Он всегда кажется таким, после того как много времени проведешь в шахте с искусственным освещением.

Чанс протянул руку между вертикальными подпорками, словно набирая солнечные зайчики в пригоршни.

– Самый лучший цвет на земле, такой же прекрасный, как сама жизнь.

Он тихо рассмеялся и начал снимать пояс с инструментами.

– Как думаешь, сможешь протиснуться сквозь эти брусья, котенок?

Риба повернулась к нему, едва смея поверить, что они действительно освободились от удушливых объятий Чайна Куин. Выражение глаз Чанса убедило ее. Именно такой серебристо-зеленый цвет они принимали в лучах солнца, когда Чанс смеялся.

Она выбросила свой пояс на поверхность и проскользнула между двумя подпорками. Чанс выбрал брусья, расстояние между которыми было чуть побольше, и протиснулся в узкую дыру. Риба ждала немного поодаль, У самого выхода, подняв руки, и яркий свет окутывал ее золотистым покрывалом. Услыхав шаги Чанса, она обернулась к нему. Лицо светилось, улыбка была ослепительнее окружавшего ее сияния.

– Это невероятно, – выдохнула она. – Словно оказываешься в центре огромного бело-голубого алмаза. Все такое совершенное, красочное, живое.

Поспешно стащив шлем, она тряхнула волосами и, смеясь, протянула руки к нему, словно к солнцу.

– Живое!

Чанс подхватил Рибу на руки, высоко поднял, закружил, смеясь вместе с ней, жадно глядя в светло-коричневое сверкание ее глаз, на губы, розовые, как турмалины Палы. Смеющаяся, растрепанная, измазанная грязью и покрытая царапинами… самая прекрасная находка, которую он когда-либо вынес на свет из темного подземелья.

Нагнувшись, Чанс припал к ней губами, словно жаждущий к источнику, впивая ее сладость и красоту, ощущая, как она тает и плавится в его объятиях, проникая сквозь плоть в самую душу.

– Выходи за меня, – сказал он почти резко, хотя лицо его казалось одновременно молящим и требовательным. – Выходи за меня, chaton.

Риба подняла голову: глаза затуманены, губы дрожат от страсти, излучаемой Чансом, как солнце излучает тепло и свет. Тигриный Бог, пылающий в ее объятиях.

– Да? – выдохнула она. Нет. Она не могла отказать. Не ему. Она не могла отказать ему ни в чем, и меньше всего в этой просьбе. – Наверное, я не смогу жить без тебя.

Чанс долго смотрел на нее горящими глазами. И только потом поцеловал – с благоговением, вызвавшим непрошеные слезы, переливчатыми капельками повисшие на ее ресницах.

Она чувствовала себя утонченно-хрупкой, невероятно прекрасной, отданной во власть страсти и надежно защищенной. Ей очень хотелось признаться, как сильно она любит его, но Риба молчала. Потому что не было слов, кроме тех, которые она запрещала себе говорить.

И разве слова действительно что-то значили? Они встретились со смертью лицом к лицу, и обычно текущее время превратилось в пыль, которую унес зловещий ветер, оставив лишь действительно надежные, исполненные значения вещи. Риба знала, что Чанс – мужественный, безжалостный, нежный, сдержанный, резкий, страстный, сильный, опасный – и рискнет жизнью, чтобы защитить ее.