Увидев, что дама-нёбо держит в руках наряд из первоклассного шелка, Сиратама что-то заподозрила:

– Что это, Тя-но-хана? Я ведь заказала этот наряд к Новому году!

– Выслушайте и не удивляйтесь. Я сама только что узнала. Поздравляю вас, госпожа, – радостно сказала Тя-но-хана.

Пока Сиратама растерянно пыталась сообразить, в чем дело, та быстро сняла с нее одежду и облачила ее в принесенное кимоно.

– Молодой господин нанесет вам первый визит!

Сиратаме потребовалось несколько мгновений, чтобы понять смысл этих слов. Она, ахнув, обернулась к Тя-но-хане:

– Молодой господин придет ко мне?! Сюда?!

Сиратама никак не могла этому поверить, но Тя-но-хана довольно кивнула:

– К тому же только к вам, по секрету! Как чудесно! Теперь вы за все будете вознаграждены!

Тя-но-хана была до противного энергична, а Сиратаме, в отличие от нее, казалось, что ее тело постепенно холодеет.

– Но как же…

Ну почему именно сегодня?! Ведь Кадзуми… сегодня придет Кадзуми. И она не сможет выбраться. А если и сможет, то она упустит этот шанс, и молодой господин, возможно, больше не посетит ее.

При этих мыслях она осознала, что не может искренне радоваться столь долгожданному визиту молодого господина.

Почему она колеблется? Она ведь сама сказала Кадзуми, что не пойдет с ним.

Конечно, она собиралась пойти и предупредить его, но от этого бы ничего не изменилось. Да и Кадзуми, увидев, что ее нет в условленном месте, наверняка сразу уйдет. Он ведь сказал, что ему кто-то помогает, но кто бы это ни был, вряд ли Кадзуми даже с его помощью проникнет в усиленно охраняемый дворец.

Кадзуми не придет. Ничего не случится. Ничего страшного, если она не придет.

Она убеждала себя, но сама, словно застыв, не могла двинуться с места. Не обращая на это никакого внимания, Тя-но-хана и другие дамы-нёбо хлопотали вокруг нее, украшая и наряжая.

На белой блестящей ткани накидки-карагину, вызывающей в памяти заснеженный сад, были разбросаны сосновые иглы, меняющие цвет от бледно-лилового до темно-голубого. Накидка переливалась в мерцающем свете светильника, холодно сверкая странным сиянием. На руки наброшен тонкий палантин, окрашенный индиго, на щеки нанесены белила. В довершение к убранству губы чуть тронуты ярко-алой помадой.

– Госпожа, вот и готово! Как вы прекрасны! – Тя-но-хана энергично закивала.

В ответ Сиратама смогла только неопределенно улыбнуться.

Тя-но-хана отвела Сиратаму в подготовленную придворными дамами комнату. Там уже воскурялись изысканные благовония. Но голова Сиратамы была занята сейчас совсем другим.

– Госпожа Сиратама, ваша Тя-но-хана удаляется. Если что-то случится, зовите дам, которые будут в соседней комнате.

Считалось неучтивым, если во время визита молодого господина его увидит кто-то, кроме указанной девушки, – неважно, ее кормилица-наседка или близкие ей придворные дамы. Конечно, если молодой господин сам давал разрешение, дело другое, но в этот раз, по традиции, с Сиратамой в комнате, похоже, никого не будет. То есть в покоях она будет одна и ни одна придворная дама не выглянет и в коридор, по которому должен проследовать молодой господин. Если ей захочется, она сможет пойти на встречу к Кадзуми, и никто об этом не узнает.

Сердце билось так, что его стук назойливо звучал в ушах. Непривычный запах усиливал напряжение до крайности. Пока она колеблется, придет молодой господин! Если она хочет выбраться из комнаты, то надо это сделать сейчас.

Но вдруг они разминутся? Что подумает молодой господин, если Сиратамы не окажется в комнате?

Он решит, что его отвергли, будет недоволен и может уйти. А может быть, даже станет сетовать на такую неучтивость и про ее отсутствие узнают Тя-но-хана и другие дамы-нёбо. Тогда раскроется, что она встречалась с Кадзуми, еще подумают, что у них тайная связь…

Какие глупости! О чем она думает? Разве она сможет встретиться с Кадзуми? Она ведь уже решила, что не пойдет к нему, неужели она надеется успокоиться, думая об одном и том же?

«Не пойду, не пойду, я никуда не пойду… Я не могу».

Село солнце, стемнело, а Сиратама так и не двинулась с места.

«Интересно, что сейчас делает Кадзуми?»

Сколько раз она думала о нем! Она сидела, обняв колени и обводя взглядом выстуженную комнату, и ее мысли естественным образом возвращались к нему. Колокольчик на двери, который должен был известить ее о прибытии молодого господина, не двигался, и все вокруг находилось во власти тишины. Может быть, Кадзуми отказался от мысли проникнуть сюда и тоже, как она, сидит где-то, обняв колени? Хорошо бы. Он в той же ситуации, что и она, к тому же в безопасности.

А вдруг он пробрался в Окагу и сейчас ждет ее? Да нет же, это невозможно. Пусть даже ему удалось проникнуть на территорию, он ведь не так глуп, чтобы продолжать ждать ту, которая не приходит. Кадзуми не такой, как она. Он гораздо мудрее, нежнее, привлекательнее, чем она. Ну зачем он привязался к ней? Должна найтись гораздо более славная, более подходящая ему женщина! Хорошая, похожая и непохожая на нее, такую властную, упрямую, непоследовательно слабовольную.

При этих мыслях в груди кольнуло, но Сиратама сделала вид, что не заметила этого.

«Ну и пусть».

Это единственно правильный путь, и другого у нее никогда не было.

«Приходи скорее, молодой господин.

Я не прошу, чтобы ты полюбил меня. Можешь взять другую законную жену, которую будешь любить. Но если хоть чуть-чуть ты испытываешь жалость к северным землям, возьми меня в жены, пусть даже в наложницы. Скорее избавь меня от этой неопределенности. Дай мне почувствовать, что я не ошибалась».

Она обняла себя за плечи, но дрожь не унималась.

Сиратама ждала. Ночь сгущалась, а колокольчик все не звонил. Время шло в бездействии, а она все ждала. В нервном беспокойстве, от которого в голове становилось пусто, тараща глаза в темноту, просто ждала.

Но… сколько она ни сидела, молодой господин не появился.

Взошло солнце, а она все так же бездумно наблюдала, как комната озарялась светом. Она уже не могла ни о чем думать, перестала даже дрожать.

Наконец, дверь, соединявшая ее комнату с соседней, с негромким скрипом приоткрылась, и оттуда выглянула Тя-но-хана, стараясь ничего не выразить на лице:

– Вы досадуете, госпожа Сиратама?

Сиратама рассеянно оглянулась: такого взгляда у своей кормилицы-наседки она еще не видела.

– Что ты имеешь в виду?

Она всю ночь молчала, поэтому голос звучал хрипло. Но Тя-но-хана, как будто все поняла, подняла одну бровь.

– Я, конечно же, говорю о том, что вы не пошли сегодня встречаться с сыном садовника.