А если бы не руки и не тяжелый взгляд серых глаз – кто заподозрит в «старичке» диверсанта, «ниндзя», и не киношного, с полетами по воздуху в глупых соломенных шляпах, а такого, которому лучше не попадаться на жизненном пути – если ты стал его врагом.

Сейчас это не был старичок. Передо мной сидел настороженный, как хищный зверь, старый «ниндзя», следующим движением которого мог стать удар в смертельную точку моего организма либо прыжок в сторону, чтобы увернуться от моего нападения. Я чувствовал это. Как? Сам не знаю. Просто – ЗНАЛ.

– Кое-какие проблемы, сынок… – Белокопытов вздохнул, а я необычайно удивился: «сынок»? Это когда же я стал для старого убийцы «сынком»?

– Какие проблемы? – Я был терпелив, как будто говорил с опасным душевнобольным. Или с дедом, желающим подчеркнуть свою значимость многозначительными паузами и недомолвками. Ну что вот за привычка такая?! Неужели нельзя передать информацию простым, человеческим языком? По-армейски – четко и без этой тягомотины?! Вроде бывший военный, а туда же – оракул-Нострадамус, черт подери!

Белокопытов посмотрел на меня, усмехнулся, помотав головой, неожиданно бросил:

– Считаешь меня старым, выжившим из ума идиотом? Мол, двух слов связать не может, а еще бывший военный? (Я чуть не икнул – он что, мысли научился читать?!) Сынок, я просто ошеломлен и не знаю, что сказать. Подожди – обдумаю все как следует, потом скажу. А пока – проверим. Лови!

Белокопытов схватил со стола корзинку с печеньем и метнул ее содержимое мне в лицо! Десяток печений, крошки – все полетело в меня, как шрапнель из разорвавшегося снаряда!

Я рванулся, чтобы поймать хоть что-то – автоматически, не думая, и… случилось странное. «Снаряды» замедлили свой полет! Они медленно-медленно двигались в мою сторону, практически зависли в воздухе!

Я сразу не сообразил, что случилось, и замер с вытянутыми руками. Только когда первая печенька ткнулась в мою ладонь, вздрогнул, схватил ее, такую мягкую, хрупкую, рассыпающуюся в руке, и следом за ней начал собирать остальные, не дав им упасть на пол.

Только когда все печенья оказались у меня в руках, мир снова обрел свою привычную скорость, в ушах зашумело, зазвенело, я плюхнулся назад, на стул, просыпав содержимое ладоней на стол. Руки почему-то горели, глаза залились потом, и мне было жарко, очень жарко!

– Ффухх… натоплено как! – пролепетал я, отводя взгляд от застывшего над столом Белокопытова, упершегося в столешницу прямыми руками. Запомнилось – металлическая корзинка, в которой до того лежали печенья, все еще не остановила свое кружение и колыхалась, дрожа, будто переживая за выброшенное из нее содержимое. То есть от броска до того момента, как я поймал печенья, прошло не более секунды времени – бросок, корзинка падает на стол, Белокопытов о него опирается – а я уже мечу пойманные печенья на столешницу. И что это такое? Что это было-то?

– Что это было?! – Мой голос уже не такой хриплый, не так сипит, как несколько секунд назад. – Что… получилось?!

– Получилось… – устало кивает Белокопытов, плюхаясь на сиденье и очень сейчас походя на своих сверстников, завсегдатаев скамеек и гаражных посиделок. – Еще как получилось!

– Расскажете? – снова осведомляюсь я и снова получаю мотание головой с непонятным мычанием и блеянием:

– Эээ… ммм… потом! Все – потом! Мне надо осмыслить… ммм… все расскажу! Чаю хочешь?

Чаю я хотел, и еще очень хотел есть, хотя только недавно не хотел совсем. Сообщив об этом, я отправился к плите – чиркать спичками, громыхать чайником, хлопать дверцей холодильника – в общем, делать все то, что делает человек, не желающий умереть с голоду, пока его наставник собирает в полотняную сумку несметные сокровища.

Но как следует почаевничать нам не дали. В дверь постучали, и после приглашения в дверном проеме возник один из парней, что прибыли с Михаилом Борисовичем.

– Шеф вас ждет! – сказал он почтительно, окинув внимательным взглядом содержимое кухни и нас с Белокопытовым. А потом исчез, как мираж – бесшумно, растворившись в морозном декабрьском тумане.

– Ну, если ждут – не будем заставлять ждать людей, которые хотят расстаться со своим баблом! – хрипло хихикнул Белокопытов, закашлялся и долго пил остывший чай из кружки. Допил, подмигнул: – Готов?

– Эээ… ммм… – замычал я, и Белокопытов понял:

– Готов, готов! Об остальном после поговорим. Нам есть о чем поговорить, точно.

После жарко натопленной кухни двадцатиградусный мороз улицы показался мне просто раем. Разгоряченное лицо приятно остужал ледяной ветер, звезды мерцали, откуда-то издалека пахло табачным дымом, слышались голоса людей – за забором стояли несколько автомашин, водители тихо переговаривались, курили.

Вот что за привычка – курить? Как говорил Петрович, надо выкопать кости Петра Первого и высечь! За то, что принес на Русь эту заразу, к которой его приучили голландские работяги!

Человек странное существо. Он будет с мучением, с тошнотой приучать свой организм к яду, чтобы потом получать наслаждение от употребления этого самого яда! Ну вот какое еще живое существо способно на такое безумство?! И ЗАЧЕМ это? Я бы вообще сделал на каждую пачку сигарет цену в тысячу рублей! А за разведение табака-самосада – на кол!

Жестоко? А не жестоко отравлять себя и окружающих мерзким, ядовитым дымом? Не жестоко с помощью фаллических символов – сигарет и сигар – готовить почву для образования раковых опухолей?

Белокопытов тоже покосился на ворота – недовольно поджав губы. Но ничего не сказал. Не на нашей территории дымят – так что им скажешь? У нас строго-настрого запрещено курить, но там уже чужая территория. Не прикажешь!

Усмехнулся – «у нас»! Как-то незаметно я стал считать дом Белокопытова «своим», а его… хмм… не знаю кем. До уровня Петровича он еще не дорос, но случайным знакомым точно быть перестал. Забавно, да.

Зал был на удивление полон. Я еще никогда не видел здесь столько посетителей! С одной стороны зала на скамьях сидели десять наших учеников – все знакомые лица, я спарринговался с каждым из них. Крепкие ребята, звезд с неба не хватают, но каждый точно стоит двух-трех армейских бойцов вроде того десантника, что по моей «вине» отправился за решетку. Одно дело – армейская общевойсковая подготовка и другое – индивидуальные занятия у сильного тренера, на базе той же армейской подготовки, полученной на службе.

С другой стороны зала – десяток учеников Михаила Борисовича. Парни – как две капли воды похожие на «наших» – плечистые, крепко сбитые, чисто выбритые – многие и налысо. Короткая прическа для армейской спецуры не какой-то там пафосный писк моды. Это необходимость. Во-первых, за длинные волосы можно уцепиться, и тогда исход поединка будет предрешен. В-вторых, а если ты находишься в таких условиях, когда тебе не до мытья головы? Завшиветь? Развести живность в своих длинных локонах а-ля Рэмбо? А большинство телохранителей как раз и вышли из спецуры – так как им еще стричься? Привычка, однако.