– Да, я даже две недели был влюблен в девочку Тину.

Николетта снова рассмеялась. Джер был рад, что она смогла отвлечься.

– Только две недели? Что же случилось потом?

– Она была новенькая и сразу мне понравилась, потому что загадочно молчала. Все наши девчонки были страшные болтушки – и мои нервы совершенно не выдерживали их безудержного речевого потока. Тина была абсолютно молчаливой – и этим просто поразила меня. В конце концов я не выдержал, стащил на кухне апельсин и пошел к ней знакомиться.

– И как?

– Все мечты рухнули. Оказывается, у новенькой Тины просто сильно болело горло. Когда я приперся к ней с фруктовой приманкой, она уже выздоравливала и обрушила на меня такой благодарный поток сиплой информации – о том, где она раньше жила и какой самый красивый мальчик в интернате с ней дружил, и как здорово, что я ей принес апельсин, и какой он, наверное, вкусный… В ответ я сказал, что схожу за ножиком для чистки краденого апельсина, – и трусливо сбежал.

Николетта хихикала весь рассказ.

– А что было дальше? Она преследовала тебя?

– Через неделю я сдал экзамен и был отправлен в школу пилотов. Так что Тина осталась в моей жизни лишь воспоминанием.

– Зато очень романтическим!

– Да, апельсиново-романтическим. Потом я где-то прочитал, что когда ты встречаешь свою любовь, то в этот момент твое сердце начинает прыгать, как весенний воробей. Молчаливая Тина мне понравилась, но мое сердце при этом не запрыгало.

– А что сделало твое сердце, когда ты увидел меня?

– Ну, ты должна была заметить, что я упал в обморок.

– Ты говорил, что это не из-за меня, а из-за перегрузки.

– Я соврал! Тогда я еще не дал обет говорить только правду и ничего, кроме правды.

– Ах ты обманщик! – и она навалилась на него, пытаясь придавить подушкой.

Выбрались они из кровати, только когда почувствовали сильный голод.

Николетта, впиваясь белыми зубами в бутерброд из обеда номер шесть, сказала:

– Если мы решимся на этот самоубийственный поступок, то от нашего медового месяца остается всего одна медовая неделя! Даже если твоя квантовая и очень запутанная теория верна, мы потом не встретимся в течение двухсот с лишним лет!

Джер сказал:

– Подумаешь – двести лет! Мы опытные путешественники во времени и непременно найдем друг друга.

И он ласково протянул ей свой десерт из завтрака номер семь.

6 февраля 2013 года, время-2

Теодор Белл был отставным военным инженером и старым холостяком. Вернее, когда-то давно он был женат, но семейная жизнь не удалась из-за постоянных служебных разъездов, и двое его сыновей выросли, редко видя отца и плохо его зная. Сейчас они уже закончили университет и не нуждались в отцовском обществе. Теодор был благодарен им уже за то, что они изредка заглядывали в его лесную берлогу и говорили спасибо за чеки, которые он им посылал на дни рождения.

У Теодора были друзья, с которыми он мог посидеть в ресторане или съездить вместе на лыжную трассу, расположенную недалеко – в горах Пенсильвании, чуть больше полутора часов по хорошему шоссе. Но обычно он проводил время в одиночестве, в своем лесном доме, доставшемся ему в наследство от рано умерших родителей. Теодор вспоминал о них часто и с теплотой.

Его родители были люди небогатые, но бережливые, поэтому оставили ему еще и небольшой счет в банке. Они души не чаяли в своем единственном сыне, и Теодор их тоже очень любил. Теперь он потихоньку тратил родительские деньги, и пока этого хватало на жизнь – вместе с военной пенсией и редкими гонорарами за консультации от пары хай-тек-фирм, с которыми у Теодора был контракт. Что он будет делать, когда кончатся родительские деньги, Белл не знал и старался об этом не думать. Теодор участвовал как технический специалист в военных действиях в десятке точек мира и насмотрелся всякого. Он был ранен осколком придорожной мины и ушел в отставку с посттравматическим расстройством сна, глухим разочарованием в службе и острой мизантропией – особенно к военному начальству и ко всей армейской бюрократии, построенной на крови.

Прошло уже десять лет после его последней боевой командировки, а он все еще просыпался посреди ночи от старых кошмаров. Он вспоминал своих погибших и искалеченных друзей и часто думал, что этот мир плохо устроен, если парни с одной стороны так часто вынуждены убивать парней на другой стороне. Не так уж они и отличались друг от друга, чтобы нельзя было договориться о мирной жизни – пусть без дружбы, зато без крови. Но верхи, у которых имелись свои соображения, посылали новый приказ – и военный лагерь сворачивался и переносился в новое место, где нужно было «умиротворить» или «цивилизовать» аборигенов. Вокруг нового лагеря выставляли датчики и сенсоры, и Теодор увязывал их в сеть. Он выводил потоки информации на следящие мониторы в дежурной палатке и на антенну – для передачи в штаб. Потом Белл налаживал связь через спутники с соседними лагерями и с разведгруппами, которые высылались для спецзаданий.

Проходили дни, а то и недели, прежде чем разведчики, измученные и исхудавшие, возвращались в их палаточный лагерь. Но нередко технический специалист Белл ловил сигналы спасения – и это был для него самый жуткий кошмар. Он максимально быстро делал все необходимое, чтобы сигнал бедствия дошел до того командира, который мог отправить помощь. И радовался, если вертушка возвращала ребят на базу – пусть даже раненых. Но когда вертолет привозил пластиковые мешки с телами, Теодора начинала мучить мысль: а все ли он сделал для того, чтобы спасти ребят? И когда он, уже давно гражданский отставник, видел сон, в котором не смог ответить на сигнал бедствия, то просыпался среди ночи в холодном поту.

Он очень любил радио и считал его одним из самых удивительных изобретений человечества. В своем деревянном лесном доме он собрал чувствительную антенну и приемник. А еще у него появилось необычное хобби, отличавшее его от других радиолюбителей: он слушал радиосигналы космоса. Увлечение космосом было оборотной стороной медали Теодоровой мизантропии. Его не интересовали обычные передачи или переговоры других радиолюбителей. Он слушал небо. Белл любил научную фантастику, он читал множество популярных статей по астрономии. Он знал, что только в одной нашей галактике вокруг миллиардов звезд вращаются миллиарды планет – и на многих из них есть атмосфера, вода, тепло и вообще подходящие условия для жизни. Многие сотни внеземных планет уже были открыты, и их число росло с каждым днем. Ученые утверждали, что другая разумная жизнь в космосе есть, но только очень далеко. Астрономы настолько верили в эту идею, что создали программу SETI – Поиск Внеземного разума – и активно мониторили космос в поисках сигналов разумной жизни.

Белл тоже слушал радиошум космоса, пытался выделить из него сигналы пульсаров и фон реликтового излучения. Хотя Теодор не думал всерьез, что поймает сигналы инопланетян, но иногда с удовольствием представлял, как в один прекрасный день из динамиков польется не белый шум или заунывные свисты космических помех, а чужая разумная речь – совершенно непонятная, но несомненным богатством вариативности доказывающая свою разумность, а также каким-нибудь цоканьем или шипением показывающая, насколько она чужая. Теодор только посмеивался над собственными фантазиями, но слушать радиокосмос стало его потребностью. У него был и любительский оптический телескоп, который часто нацеливался на Луну и Марс, на Юпитер с яркими спутниками и на Сатурн с его невообразимыми кольцами. Над маленькой Землей, где многое Беллу не нравилось, простирался огромный космос с мириадами миров и тайн – и сам факт существования звезд придавал земной жизни Теодора какой-то непонятный, но очевидный смысл.