Он полез за пазуху и неожиданно вытащил обломки стрел, которые — Алексей вытаращил глаза от изумления — на его глазах собственноручно выбросил в тайге. Когда он их успел подобрать? Ведь все время был на виду.

— Совсем забыл тебя спросить, Никита Матвеич, а этими стрелами тоже Гаврюха баловался? — Иван выложил их на столешницу и разделил на три части.

Шаньшин с ужасом уставился на стол, а затем на Ивана.

— Иван Лександрыч, т-ты з-знашь, что это такое? — Он ткнул пальцем в обломки, но в руки не взял. — Оне вас предупреждают, если не уедете, то станицу спалят. Вишь красное оперение? Непременно петуха пустят…

— Что за чушь? — рассердился Иван. — У тебя пропасть мужиков в деревне, неужто не сумеете от ратников отбиться?

Дозоры в ночь и в день поставьте, никого постороннего в станицу не пропускайте.

— Что ж, думаешь, они в станице подожгут? — Никита скривил рот в усмешке. — Они огонь по тайге пустят или кедровники запалят. А мы орехи по осени на хлеб меняем…

— Вот слушаю я тебя, Никита, и ума не приложу, почему эти ратники на вас такой страх нагнали? На вашей стороне сила, шашки-винтовки. А у них — луки да стрелы…

— Оне тебя посохом по спине отходят, мало не покажется, — произнес удрученно атаман, — только верховым в тайге да в горах воевать несподручно. А пешими нам с ними не справиться. Для них тайга что мать родна! Запутают, запетляют, в такие буераки или болота заведут, что твоя нечистая сила!

— Так пиши рапорт на имя войскового атамана. Помощи проси…

— Оно вроде так, только пока помощь придет, от станицы одни головешки останутся. — И Шаньшин несколько виновато посмотрел на Ивана и Алексея. — Я таиться не люблю и юлить не привык, но лучше будет, если вы завтра на озера уедете. А я тут все улажу, чтобы ни вам, ни нам не пострадать. А?

В голосе атамана явно прозвучали заискивающие нотки, отчего Алексею стало неловко, и он посмотрел на Ивана. Но тот словно не заметил этого, лишь смерил Шаньшина задумчивым взглядом, потом перевел его на окно. Солнце разлеглось на крепком плече тензелюкского гольца. До темноты оставалось чуть больше трех часов. А у них, помимо допроса Гаврюхи, еще несколько неотложных дел.

Алексей пододвинул протокол к атаману. Тот медленно, шевеля губами, прочитал свои показания и поставил незатейливую подпись на каждой странице.

Вавилов сгреб со стола бумаги, свернул и затолкал их себе в карман, в другой положил обломки стрел. Затем опять хлопнул атамана по плечу и, словно восстанавливая прежние товарищеские доверительные отношения, почти весело сообщил:

— Ладно, Никита, так и быть! Завтра отправимся на озера, а сейчас зови сюда Гаврюху. Пусть расскажет, как насмелился в нас жаканом стрелять! — Он покачал головой и усмехнулся. — Будь моя воля, выдрал бы его как Сидорову козу за подобные «проказы»!

— Проказы? — поразился Алексей. — Да он чуть мне мозги не вышиб! Ведь в самый лоб метил!

— Ладно, не кипятись, — сказал Иван примиряюще, — если б метил, непременно бы попал. Не видел разве, как он по мишеням стреляет?

Через час сыщики сидели на берегу реки. Иван некоторое время забавлялся, пуская «блинчики» по воде. Станица и лагерь экспедиции скрывались за небольшим утесом, и оттого казалось, что они одни в этом мире: лишь ленивые волны лизали пестрые гальки, плескалась у перекатов рыба, что-то шуршало и попискивало в траве, а на светлом еще небе показались первые, самые яркие» звезды.

Алексей, подстелив тужурку, лежал на спине и смотрел в небо. Думать ни о чем не хотелось, тем более о тех гнусных делах, которыми был переполнен сегодняшний день. Он перевернулся на бок. Иван, склонившись над водой, мыл руки.

Затем поднялся, вытер их носовым платком и направился к Алексею. Скинув тужурку, пристроился рядом.

Некоторое время они молчали. Вовсю голосили цикады, а от воды тянуло теплом и резко пахло сыростью. Опершись на локоть, Иван курил, пуская в небо дымные колечки, и, похоже, на разговоры его тоже не тянуло. Алексей не выдержал первым:

— Ты и вправду решил завтра идти на озера?

— А что в станице без толку болтаться? — Иван отвел руку с папиросой в сторону и выпустил изо рта новую порцию идеальных по форме колечек. — Ничего новенького нам больше не скажут. Задержать и допросить кого-то из ратников все равно не получится. Рапорт мы Тартищеву накатали честь по чести. Пускай теперь начальство решает, что дальше делать.

Велит землю рыть, будем копать глубже, а пока резону нет! От казаков вряд ли чего добьемся, агликашка и вовсе ни при чем.

Разве что Глухарь?

Иван затушил папиросу о подошву сапога и сел. Он наморщил лоб, что-то пробормотал под нос, затем хлопнул себя по колену и вскочил на ноги.

— Пошли, Малыш! Будем все же брать Глухаря! Чует мое истерзанное сердце, что надо его пощипать как следует. Не зря он в экспедиции отирается.

— Ну, ты даешь! — только покачал головой Алексей. — Предупреждать надо о таких порывах!

— На то ты и агент сыскной полиции, Алешка, — усмехнулся Иван, — чтоб через пять секунд был готов выполнить любой приказ! А просьбу товарища тем более. Приказывать тебе я не имею права, просить — мало ты еще каши ел, а вот предложить могу: Глухаря надо взять неожиданно, так, чтоб никто из индусов не заметил, утащить его в тайгу и попробовать расколоть на откровения: кто он, откуда и почему здесь околачивается?

— Думаешь, с ним легко будет справиться? Ты обратил внимание на его кулаки?

— А смекалка на что? — усмехнулся Иван. — Я уже придумал, как его в лес заманить…

Еще через час, когда уже заметно стемнело, а из-за гор выплыла изрядно располневшая молодая луна, тот, кого они называли Глухарем, сидел на корточках возле небольшого костра за территорией лагеря и курил. Ему тоже было о чем поразмышлять, поэтому он и разжег этот костерок: огонь помогал ему отвлечься от ненужных забот и сосредоточиться на главном.

Он неотрывно смотрел на языки пламени, охватившие сосновые ветки, тревожные мысли будоражили мозг, но он привычно расставлял их по степени важности и, умело избавившись от второстепенных, сосредоточился на одной, которая не давала ему покоя с момента прибытия экспедиции в Пожарскую.

Он прокрутил ее в мозгу и так, и этак, но толкового объяснения не нашел и совсем уж собрался было потушить костер и возвращаться в лагерь, как вдруг поймал боковым зрением движение на опушке леса. Казалось, огромная птица взмахнула крыльями над низкой порослью, затянувшей все подступы к лесу. Он всмотрелся в наползавшую от тайги темноту. Нет, никого! Почудилось! Он вновь обратил свой взгляд на огонь, а сам ждал, не зная чего, но ждал, потому что это странное движение все-таки насторожило его.

И он не ошибся. Вновь взметнулось над кустарником что-то черное и опало, как большое покрывало. Глухарь поднялся на ноги, а рука его сместилась за пазуху. Вытянув шею, он напряженно вглядывался в темнеющую перед ним лесную чащу.