– Милая, ну что ты тут застряла? – позвала ее мать. – Ты не забыла, что мы сегодня дежурим на кухне? Утром я ходила в джунгли за фруктами, а теперь уже пора варить рис.

Тау раздраженно причмокнула, возведя глаза к высокому светлому небу. В последнее время мать невыносимо ее раздражала. Уже давно, вылупившись из кокона нежной беспомощной малышки и став сильной молодой волчицей, она распрощалась с чувством привязанности к родному дому. Это было нормально. Тау не могла понять, почему мать иногда любуется ею, подперев щеку чумазым натруженным кулаком. Почему так часто вспоминает свою прошлую жизнь на Большой земле?

«Ты так похожа на меня в твоем возрасте! – бывало, радовалась она. – Точно так же пританцовываешь при ходьбе… Ах, если бы ты только могла увидеть, какие бары в Сан-Франциско! Какие там огни… Ты стала бы там первой красавицей…»

На все подобные неуместные монологи Тау отвечала: «Немедленно прекрати. Иначе я буду вынуждена пожаловаться на тебя. Не существует никакого Сан-Франциско. Мир – это иллюзия, программа. Существует только то, что мы видим в данный момент. Только это мгновение – и ничего больше».

Мать со вздохом называла ее жестокой. В последнее время они почти не общались, хотя и продолжали жить в одной хижине. Тау решила, что по окончании сезона дождей она построит себе отдельный домик, подальше от вечно ноющей сентиментальной матери, которой можно только посочувствовать, ибо чистота истинного счастья ей незнакома.

Но все-таки, когда они отошли от Настиной клетки, Тау спросила:

– Что ты думаешь о той девице, которую поселили на отшибе? Ты хорошо ее рассмотрела?

– А что я могу о ней думать, кроме того, что в ней мало мяса, а значит, она уйдет одной из первых? – удивилась мать.

Тау со злостью пнула придорожный камушек босой ногой.

– Она совсем не похожа на мясо. Я хочу поговорить о ней со Стариком. Может быть, я ошибаюсь. Но мне кажется, что она видит. Видит остров. Мне кажется, что эта девушка нашей крови.

– С ума сошла? Кто позволит тебе говорить со Стариком, да еще и о мясе? – спросила мать.

Но Тау не удостоила ее ответом.

* * *

Их кожа была обожжена солнцем почти до черноты, их волосы соленый ветер запутал в тугие колтуны, их обветренные губы были похожи на каменные наросты, а одежда – на драные паруса шхун, выброшенных на берег после кораблекрушения. Они были знакомы почти полвека и столько же выходили в море вместе. Названые братья. Море роднит сильнее кровной связи. У них был один небольшой катерок на двоих. Каждый день, на рассвете, они встречались на пляже, молча кивали друг другу и до обеда ловили рыбу в океане. Потом сортировали улов – что-то оставляли себе, ведь у обоих были жены и дети, что-то относили рыночным продавцам. Самое лучшее сдавали шеф-повару ресторана при пятизвездочном отеле. Дороже всего покупали тунца, видимо потому, что в последние годы он редко встречался.

Они почти никогда не разговаривали. Оба как будто жили каждый в своем мире, обоих устраивала именно такая, безмолвная дружба. Все считали их странноватыми.

Годы, проведенные вместе, научили их понимать друг друга с полувзгляда, чувствовать настроение, энергию, боль, радость, намерение. В словах они не нуждались. Работали как один слаженный четырехрукий организм, наверное, поэтому и улов их всегда был богаче, чем у других местных рыбаков.

В тот день над океаном были словно разлиты тревога и тоска. Беспричинное тягостное чувство. Как будто ты вдохнул дождевую тучу, похожую на комок серой влажной ваты, и теперь из-за нее больно в груди. Не было такой причины, которая заставила бы их отказаться от выхода в океан. Кроме шторма, но шторма были на атолле редкостью. Как всегда, они отплыли от берега на пару километров, бросили якорь, расставили сети, расчехлили удочки. Время от времени вопросительно поглядывали друг на друга. Что же это такое? Почему так тягостно и страшно? Почему этот жаркий день как будто до краев наполнен смертью?

Жена одного из них утром попросила:

– Не выходи сегодня. Мне снилось дурное.

Рыбак только скривился. Как он может пропустить работу, если почти каждый год в их семье появляется новый ребенок, а живут они в ветхой хижине в бедном квартале. Потолок их дома сделан из полиэтилена. Старшие дети не ходят в школу, а младшие бегают босиком по пляжам и выпрашивают у туристов сладости и мелкие монетки.

– Ты приходил ко мне во сне. У тебя не было глаз.

Рыбак раздраженно причмокнул. Он не мог вспомнить, любил ли когда-то эту женщину или нет? Они были вместе всего пять лет. Родители невесты сами привели ее к нему, узнав, что он остался вдовцом. Она была некрасива – чересчур худая, с жидкими свалявшимися волосами. У нее отсутствовал передний зуб. Ее смех был похож на бреньканье пустой ржавой банки, которую порыв ветра гонит по каменной мостовой. К тому же ей было немного за тридцать. По местным меркам – старуха.

Рыбак безропотно принял невесту. Его первая жена умирала долго и страшно. Единственный врач, которого семья могла себе позволить, развел немытыми руками и посоветовал ее отравить, чтобы избавить и женщину, и родных от мучений. Конечно, он этого не сделал. Каждый день варил для нее рыбный бульон, пытался кормить размоченным в козьем молоке хлебом и работал в два раза больше, чтобы покупать для нее сладости, которые она когда-то любила, а теперь принимала лишь из чувства благодарности к его усилиям. В последние дни она стала похожа на мумию. Неведомая болезнь высосала ее изнутри, как паук пьет мушиную плоть.

После похорон он четыре года прожил вдовцом. К круговороту жизни и смерти рыбак относился философски, как и большинство местных.

Новую жену рыбак принял с чистым сердцем. Годы выживания сделали его фаталистом. В самый первый год было трудно – внешность женщины казалась ему отталкивающей, к тому же ее сухая желтоватая кожа источала едва уловимый креветочный душок. Но потом рыбак привык, а когда жена изредка уезжала на несколько дней в дальнюю горную деревеньку, где жили ее родители, даже скучал по ней.

– У тебя не было глаз. Ты пришел домой и смотрел на меня пустыми глазницами. Я поняла, что ты мертвый, но прогонять не стала. Это плохой сон, плохой знак. Не выходи сегодня в океан.

И теперь, сидя на крошечном катере посреди зеленого океана, он вдруг вспомнил утренние слова жены.

Второй рыбак подал знак – пора возвращаться. Сегодняшний улов оказался скудным. Ночью была гроза, и океан продолжал волноваться. Вся крупная рыба ушла на дно. Сегодня они отправились не на свое привычное место, а обогнули остров и уплыли километра на два. Об этой части атолла среди рыбаков ходили мрачные легенды – мужчина слышал их с самого детства. Еще отец перед сном рассказывал о морском чудовище, повстречавшись с которым невозможно остаться в живых. Конечно, все понимали, что это просто сказки, но всё равно сюда почти никогда не заплывали рыбацкие лодки.

Когда они уже собирались поднять якорь, катерок вдруг резко накренился вправо. Это было так неожиданно, что мужчины не устояли на ногах и повалились на дно катера. Катер слегка сдвинулся с места. Они сразу поняли, что все дело в сети, свисающей с правого борта. Видимо, в самый последний момент в ней запуталась крупная рыбина, скорее всего, небольшая планктонная акула. Мужчины обрадовались. Мясо молодых акул с удовольствием покупал один прибрежный ресторанчик, в фирменном меню которого значился суп из акульих плавников.