Дети тоже были с утра какие-то вялые; Тамара встревожилась, не заболели ли они, потрогала их лобики губами, однако температуры не обнаружилось – и все успокоились.

Из записок Грозы

Бокий после того случая на кладбище в самом деле изменился, стал гораздо серьезнее и больше не пытался панибратствовать с сотрудниками. Теперь он ударился в другую крайность: держался отчужденно, напускал на себя таинственность и испытывал особое, нескрываемое удовольствие, когда ему удавалось напугать кого-то. Он полюбил являться неожиданно за спинами сотрудников, особенно тех женщин, которые задерживались на службе допоздна, и пугал их порою до истерик тем, что неожиданно касался их ледяной рукой.

Дверь в его кабинет теперь всегда была заперта, и попасть туда можно было не раньше, чем Бокий осмотрит желающего войти через особый «глазок». Книжный шкаф был забит оккультной литературой. Бокий поставил в кабинете человеческий скелет, причем постоянно перемещал его по разным углам, а иногда ставил прямо за дверью, так что, входя, человек его не замечал, а выходя, сталкивался со скелетом буквально лицом к лицу. На подоконниках и свободных книжных полках было разложено несколько пожелтевших черепов. Также там стояли большие стеклянные, наглухо запечатанные банки с заспиртованными в них серо-розовыми человеческими сердцами и отвратительно белым головным мозгом.

Все это Бокий потом перенес в свой новый кабинет на Лубянке, вот только «глазок» в дверь ему поставить не позволили.

Эти пугающие «забавы» он раздобыл в морге университета, где у него завелся какой-то приятель среди патологоанатомов.

Между сотрудниками кабинет Бокия назывался кунсткамерой или адитоном[53]. Хотя в этом названии была немалая доля ехидства и оно не предназначалось для ушей Бокия, он все же случайно об этом узнал – и был немало польщен. Я бы не удивился, если бы он поставил в своем «адитоне» треножник и иногда восседал бы на нем, подобно Пифии, древней пророчице из святилища бога Аполлона в Дельфах, вдыхая дым курений.

Вообще Бокий довольно часто проводил на себе и на других эксперименты с различными наркотическими веществами, которые, по его мысли, должны были обострять оккультные способности. Первое место среди них принадлежало, конечно, лавру, и Бокий, который был превосходно образован, любил цитировать Каллимаха[54]: «Ведь и Пифия в лавре восседает, лавр воспевает и лавр подстелила». Я же вспоминал Николая Александровича Трапезникова, который некогда дал мне вдохнуть аромат жженого лаврового листа, и это вызвало у меня тот странный и пугающий сон… возможно, вещий… о том, что мы с Лизой будем убиты однажды темной ночью на Сретенском бульваре.

Бокий пытался найти также рецепт некоей священной воды, о которой упоминал Лукиан[55]: «Говорят, что пророчица в Дельфах, как только выпьет священную воду, сразу становится одержимой…»

Артемьев, впрочем, сразу разгадал, что Бокий с помощью таких ухищрений пытается прежде всего пробудить собственные оккультные способности, и относился к этому весьма скептически, если не сказать – с презрением. Однажды я случайно услышал их разговор на эту тему.

– Фиванский прорицатель Тиресий, увидев купающуюся Афродиту, был за это ослеплен оскорбленной богиней, однако взамен она удостоила его даром профетизма, то есть пророчества. Все пророки – подвижники, или безумцы, или им ткнули в темечко небесным пальцем. Но никто не воспитал в себе этот дар по приказу товарища комиссара, пусть даже товарищ комиссар отдает этот приказ самому себе. Так что не трудитесь напрасно!

Бокий что-то возразил, хрипя от обиды, я не расслышал, однако следующие слова Артемьева были слышны отчетливо:

– При магическом воздействии жизнь выходит из мага и действует на расстоянии. А у тебя, Глеб, ничего не получается, потому что ты боишься растратить хотя бы часть своей жизненной силы. Посмотри на Грозу! Он, «бросая огонь», отдает столько, что теряет сознание. Он не боится расходовать себя, именно поэтому противостоять ему почти невозможно. Да, с помощью твоих забав с лавровыми листиками и травками можно простимулировать какой-то дар. Но ведь невозможно простимулировать то, чего нет!

Однако все эти «забавы» Бокия были вполне безобидны и даже иногда шли на пользу работе Спецотдела. А вот эксперименты Александра Богданова, с которым Бокий в это время крепко сдружился, оказались чудовищны!

Александр Богданов, этот гений советской науки, основал Институт крови и высказывал настолько фантастические идеи о перспективах переливания крови, что им мало кто верил. Вот я, например, не верил, за что и поплатился довольно скоро. Лиза оказалась объектом одного из самых чудовищных опытов Богданова, и это накрепко привязало нас к Спецотделу даже после смерти Артемьева.

Причина, впрочем, была та же самая: Бокий считал меня слишком ценным сотрудником!

Чтобы все это понять, придется немного рассказать о нашей с Лизой работе. Артемьев после истории на кладбище запрещал использовать меня как боевика, поэтому мы очень часто участвовали в опытах Барченко по телепатии и массовому гипнозу, коллективным галлюцинациям и передаче мыслей на расстоянии. Барченко уверял, что в любом человеке заложены способности к ясновидению (или яснослышанию!) и магии, но развить их дано далеко не каждому. С помощью Бехтерева и «Общества неврологии, рефлексологии и биофизики», которое существовало при его Институте мозга, Барченко проводил сеансы телепатии, причем очень часто. Мы в них участвовали как индукторы и медиумы, помогая подопытным. К 1927 году мы провели свыше пяти тысяч опытов. Правда, никаких обнадеживающих случаев не выявили. Что-то приблизительно воспринимали люди, которые занимались одной и той же деятельностью (скажем, врачи от врачей), но все это было очень приблизительно. Артемьев постоянно оказывался прав: для массированной телепатии и тем более внушения нужны были технические усилители, как, например, радио.

Кстати, иногда Барченко ассистировал в его опытах не кто иной, как Владимир Дуров[56].

Забавно было снова с ним встретиться… Хотя я удивился, что он, оказывается, не забыл ту нашу первую встречу в театре «Крошка» в 1915 году и не забыл, как я в него «бросил огонь». Дуров сразу узнал меня. Не пойму, почему он решил, что мне приятно видеть его. Конечно, это был гениальный дрессировщик! Накануне войны он обучал дельфинов размещать на днищах вражеских кораблей мины. К несчастью, его разработки были выкрадены одним сотрудником, который передал их немцам. После революции Дуров сразу пошел служить большевикам. Новая власть предоставила ему огромные возможности для работы с животными… и людьми. Так же, как великому Бехтереву, как Бернарду Кажинскому[57]. Но самое главное – Артемьев привлек их всех к своим опытам по разработке методики массированного воздействия на сознание населения Советской России, а потом и всего СССР, по насаждению коллективных галлюцинаций, которые позднее воплотились в общегосударственном поиске и изобличении «врагов народа». В 1921 году это в самом деле были только разработки и опыты, однако уже в 1924 году передатчик мощностью в 22 киловатта начал вещание с Вознесенской улицы через двух– и трехдиапазонные стационарные радиоприемники и громкоговорители радиотрансляционной сети. Это стало началом массового гипноза на расстоянии. Вознесенская в 1929 была переименована в улицу Радио. С этого времени радиостанция ВЦСПС, увеличивая мощность, вела систематическую обработку населения с помощью громкоговорителей, которые были установлены практически во всех городах и селах.