Я выбираю ореховый бисквит с сахарной глазурью, сверху выдавливают гору взбитых сливок. Грешить — так грешить по-кардинальски. Глаз с автобусов за окном я не спускаю.

Хозяйка этого борделя калорийности не такая пышка, как надо бы. Это может обернуться помехой в общении с посетителями — как станут доверять ей наведывающиеся сюда чревоугодницы? Да грешит ли она сладеньким сама? Набрасывается ли на всё «соблазнительное» и «небезгрешное», едва закрыв кафе? Непохоже. Говоря откровенно, мне самому странно, что, чуть познакомившись с Сильвией, я стал подмечать в обычных женщинах «нездоровую худобу». Раньше я так не думал. То есть я знал, конечно, что одна из главных культурных войн современности развернулась вокруг стандартов женских статей. Штудируя Катринины журналы тем более прилежно, что некоторые из них, особенно «Elle», интересно пишут об интерьере, я не перестаю поражаться двойному стандарту в этом вопросе. Чем худосочнее модель на обложке, тем бескомпромисснее редакционная колонка уличает модный бизнес в том, что они культивируют пагубный для здоровья идеал красоты. Когда Катринин торговый дом пару лет назад сделал лицом своей новогодней, шумной рекламной кампании довольно крепко сбитую Анну Николь Смит, их чуть не съели за «просчёт». Что так клин, что эдак. Но раньше мне и в голову не приходило, что это может касаться меня. Не потому, что я мужчина, — просто не в моих слабостях покупать одежду за ради рекламирующей её модели, будь она хоть бревно, хоть щепка.

Теперь это меня коснулось. Я обнаружил, что распоясавшаяся, пышнотелая женственность, как у Сильвии, красива, а чахлые стандарты нашей культуры уродливы.

Она не приезжает ни первым автобусом, ни вторым, ни третьим. Смеркается, я отхлёбываю по глоточку кофе с молоком, клюю бисквит и стараюсь найти себе занятие. Гляжу в окно. Листаю газеты, но не могу сосредоточиться.

Придумал ли я, что ей скажу? И есть ли у меня, коли на то пошло, план дальнейших действий, после первого мгновения, когда я как бы случайно столкнусь с ней? Что бы мне хотелось, чтобы мы сделали? Нет, можно тешить себя фантазиями, что она рухнет мне в объятия и я отпраздную её уже сегодня, но, скорей всего, так любовь не склеится. Можно позвать её в кино или в ресторан поужинать. Хотя больше всего мне хочется залучить её к себе — я чувствую, что квартира так много говорит обо мне, что её просто необходимо увидеть, дабы постичь меня. Или, иначе формулируя, в интерьере этой квартиры я сполна предстаю собой. Но придётся импровизировать. Я ж не знаю, в каком она настроении и что за планы у неё были на вечер, и не могу затевать игру до рекогносцировки.

На трёх следующих автобусах она тоже не прибывает. Я с тоской понимаю, что для дальнейшего сидения придётся заказать ещё что-нибудь. Конечно, не торт, уж увольте. Но, может, мороженое и ещё кофе. К счастью, я теперь не один. За столиком устроились три женщины, болтающие о том, что они купили, а что собираются. Соблазны да искушения в собственном соку. Я отправляюсь к стойке. Может, я веду себя подозрительно? Засел здесь на целую вечность и то и дело кидаю странные взгляды в окно? Не хотелось бы ославиться в своём околотке в качестве подозрительного типа. Но хозяйка ведёт себя как прежде, разве что ластится поменьше. То, что она на мне не разбогатеет, видно навскидку.

Подходит очередной автобус, и из него вываливается фигура, которая может быть лишь Сильвией. На ней объёмистое пальто с капюшоном — практичная одежда для январской стужи.

Я вскакиваю, подхожу к стойке и прошу рассчитать меня. Хозяйка возится с CD-проигрывателем, уговаривая его не заикаться. Я, кстати, заметил музыку только когда проигрыватель заело. То ли она была такой мелодичной, то ли пресной. Но сейчас у меня нет времени на ожидание. Хозяйка вытаскивает диск, осматривает его, протирает сухой тряпочкой. «Можно мне счёт?» — второй раз спрашиваю я. Она согласно кивает, продолжая свои труды. Меня подмывает сказать ей, что не столь допотопный и грошовый агрегат доставил бы ей гораздо меньше хлопот. Конечно, моё поведение отчасти загадочно: то я часами сижу в прострации, то лечу как на пожар; только объяснять я ей ничего не обязан. Мне вообще проще было рассчитаться сразу наличными, но тут другие порядки.

Когда она наконец находит бумажки, где записано, что я себе позволил в первый раз, и принимается добавлять к ним новый заказ, время выходит. Сильвия заворачивает за угол. У неё через плечо здоровая сумка и пакет с продуктами в руке. Я по-прежнему торчу у стойки в надежде на счёт.

Чтобы часы ожидания не пошли прахом, я на ходу меняю план. Крикнув хозяйке: «Минутку!», я выскакиваю наружу и ору в могучую спину маячащего впереди пальто: «Сильвия!»

Она оборачивается. Меховая опушка капюшона облегает круглое лицо, отчего она кажется похожей на блондинистую эскимоску. Увидев меня, она улыбается, и её серо-зелёные глаза суживаются в щёлки. Накрашена она гораздо ярче, чем принято для похода на службу, откуда она, как я понимаю, возвращается. Подумав, я понимаю, что ни разу не видел её без макияжа.

— Привет, Сигбьёрн. Ты откуда?

— Да вот сидел в кафе и увидел, что ты идёшь мимо.

— А-а, — и добавляет по норвежскому обычаю: — Спасибо за последнюю встречу.

При этих словах она издаёт короткий смешок, а потом поднимает на меня вопросительный, чуть не изучающий взгляд.

— И тебе спасибо, — отвечаю я, собираясь с силами для дебюта. — Ты домой?

— А разве не видно? — спрашивает она, вытягивая вперёд пакет, наверно, с сегодняшним ужином.

— Может, попьёшь кофейку со мной? — спрашиваю я, указывая в сторону кафе, где хозяйка давно хватилась и меня, и моих денег.

— Даже не знаю, — отвечает Сильвия. — Ладно, это можно.

В воздухе повисает вопрос.

— Отлично, — отвечаю я. И предупредительно распахиваю перед ней дверь.

Мы находим столик, Сильвия снимает с себя пальто и толстый шарф, несколько раз обмотанный вокруг шеи. Она отвергает предложение о торте, лишая меня удовольствия посмотреть, как она будет начинять себя приторно-жирным, как здесь говорят, «небезгрешным искушением» с шапкой сливок из баллончика, но соглашается на кофе с молоком. И первым делом кладёт в него три полные ложки коричневого сахара. Я пью уже четвёртую чашку крепкого кофе, и чувствую, что кофеин кружит голову. Или это её присутствие?

Диск снова заедает. Теперь, когда сюда пришли мы с Сильвией, такая досадная оплошность меня злит. У нас ведь свидание? Да, я бы сказал так.

— Сегодня профукала бассейн реки, — рассказывает Сильвия.

— Целый бассейн? — хмыкаю я. — И не можешь вспомнить, куда его задевала?

— Помнить-то я помню, не в том дело. Тем более я там не была и своими глазами его не видела. Но наш отдел на пару с тамошними зелёными проиграл процесс о неприкосновенности бассейна реки, на которой хотят ставить плотину. Мы пытались оспорить возможность строительства.

— Без электричества не обойдёшься, — замечаю я.

— Но у нас полно электричества! Если только реки не пересохнут, а люди станут тратить энергию с умом, то её у нас выше крыши. Беда в том, что это деньги; местные энергокомпании делают на этом огромные башли, в том числе на экспорте. Ситуация сейчас даже хуже, чем когда всё было в руках государства. Местные власти только подсчитывают эре да кроны. А у нас, у министерства, никаких рычагов нет, — говорит она.