— Обычный неудачный рабочий день? — предполагаю я.

— Самый обычный средней паршивости неудачный рабочий день.

Пока она роется в бездонной сумке в поисках сигарет, я мучаюсь над темой для продолжения разговора — признаюсь, я не большой дока в природоохранной политике, водосборах и плотинах, но тут кстати замечаю у неё в сумке книжку.

— Что читаешь? — спрашиваю я.

— Ничего интересного, — отрезает она и с решительным видом застёгивает сумку.

— Давай меня испытаем, — говорю я.

— Ладно. Это Марианна Фредриксон. Слышал про такую?

— Никогда, — признаюсь я. — Она шведка?

— Шведка. Один из самых читаемых писателей Скандинавии. Наверно, самая читаемая. Её перевели на пятьдесят с чем-то языков.

— То есть она обошла даже Юстейна Гордера? — спрашиваю я. Вообще-то Гордера я тоже не читал, но книга его у меня есть, про Софию и философию.

— Может статься, что и обошла. К тому же у неё книг гораздо больше. Но она из тех писателей, которые в расчёты не принимаются, если ты меня понимаешь.

Я качаю головой.

— Это не «настоящая» литература. Знаешь, есть «хорошая литература», которую читают критики и назначают ей потом премии. А это просто книги, но мне они нравятся. Сейчас я читаю про Иисуса.

— Это вроде истории религии?

— Да нет, роман. Марианна Фредриксон использует гностические евангелия — ну те, которые выкинули, когда делали из Библии канон, — чтобы выяснить, что за человек был Иисус. Понятно, что там куча предположений и придумок, но читается классно.

В апокрифах я тоже не силён.

— Ну так и что она пишет: ходил Иисус по воде или нет?

— Скорей всего, нет. Чудеса и всё такое сверхъестественное приписали позже, чтобы добавить Христу божественности. Как пишет Фредриксон, он был совершенно обычным человеком — да, религиозный лидер, да, с харизмой, но человек как все, и жизнь прожил обычную. В сексуальном плане тоже, — добавляет она с хохотом.

— А жил он с Марией Магдалиной?

— В том числе.

— И нам важно это знать?

— Важно. Потому что тот Иисус, о котором рассказывают в школе, выдуман Церковью. Ей нужна была сверхъестественная, неземная фигура мессии, чтобы сделать из христианства обычное патриархальное вероучение.

— А сначала христианство было другим?

— Да, оно было гораздо более радикальным.

— Утверждает Марианна Фредриксон?

— Нет, свидетельствуют гностические евангелия. Их нашли в Египте не так давно.

Она увлекается и незаметно углубляется в дебри истории религии, желая показать, как вера и мифология были переосмыслены несколько тысяч лет тому назад, как великие религии матриархата не устояли перед агрессивностью патриархальных представлений о боге и какие неисчислимые страдания принесло это людям. Похоже, для Сильвии история религии — очередное доказательство бытия мужского шовинизма.

Я киваю. И надеюсь, что произвожу впечатление человека, умеющего слушать не перебивая, раз я ничего не говорю. Но мне на самом деле интересно то, о чём она рассуждает. Я давно понял, что истинными носителями всей мистики должны быть женщины. Допустите же их наконец к делёжке пирога!

— Ты веруешь? — вдруг спрашивает она в лоб. — Бывают у тебя моменты, когда ты чувствуешь, что прикасаешься к божественному?

— Бог — в деталях, — отвечаю я.

— Хорошо сказано. Красиво. И точно. Я тоже думаю, что нам дано разглядеть божественное в единичных проявлениях, в мелочах. А целостная картина, Бог, это слишком необозримые категории для нас.

— Это сказал Мис ван дер Роэ, — признаюсь я.

— Кто?

— Неважно.

Нам хорошо, я чувствую. Могло быть гораздо хуже. Но мне неймётся перевести разговор на нас, на субботние страсти.

— Ты устала в субботу? — делаю я осторожный заход.

Она смотрит на меня с глуповатой усмешкой. Видно, она решила списать происшествие по разряду смешных недоразумений.

— Ну... я была не совсем трезвая, — Сильвия смеётся. — Но я от этого не устаю. Вообще я хорошо переношу спиртное. Мне редко бывает плохо.

— А в том, что ты вытворяешь в подпитии, ты потом не раскаиваешься? — спрашиваю я. Вообще-то реплика была задумана как нейтральная, в порядке болтовни, но ещё не договорив её, я осознаю, что брякнул.

— Да нет, как правило. Тебе показалось, я сделала что-то не так? Может, не стоило мучить тебя танцем... он не удался, по-твоему?

— По-моему, он был потрясающий. Не думаю, что смогу его забыть, — отвечаю я.

Она откидывает голову и заливается звонким смехом.

— Видок, наверно, был ещё тот. Похоже, я перестаралась.

— А ты думала, — с этими словами я подаюсь вперёд и понижаю голос, — а ты думала об этом?

— Потом, ты хочешь сказать?

Она смотрит на меня, потом смущённо отводит взгляд и выдавливает улыбку и всё помешивает ложечкой в чашке, где кофе уже на донышке. Я не отрываю глаз от её руки, провожаю каждое мелкое движение, замечаю не замеченное раньше кольцо с массивным чёрным камнем, кокетливо оттопыренный мизинец. Скоро я признаюсь ей в любви, надо только выбрать подходящий момент в разговоре.

Она поднимает на меня глаза, спокойные и непроницаемые.

— Отбросив шутки, я думаю, «потом» нам надо забыть.

— Ты о чём?

— О, блин... Ты перебрал, и я не уверена, что ты правильно истолковал мою затею с танцем. Ты мне симпатичен, и здорово, что теперь у меня такие соседи. Ты и Катрине. Сигбьёрн, я сейчас серьёзно. И давай покончим с этим, о'кей?

Я молчу. Всё идёт наперекосяк. Я должен перехватить инициативу, но сперва мне надо успокоиться, хотя бы немного.

— Но я не могу не признаться, что ты мне очень нравишься, — говорю я.

— Правда?

Она кидает на меня любопытный, оценивающий взгляд и чуть наклоняет голову. Отчего моё влечение нимало не угасает, если она вдруг имела в виду это.

— Ты мне льстишь, Сигбьёрн. Разве я не ужасно толстая?

— Не замечал, — отвечаю я. — Меня ты восхищаешь.

Она раскуривает сигарету, но после двух затяжек тушит её в пепельнице. Где уже горка таких едва начатых окурков. Жаль, я не курю, а то бы поддержал компанию.

— Это выше моих сил, — она отворачивается и долго изучает стойку и официантку, хотя ничего интересного там не происходит. Кажется, Сильвии жарко и трудно собраться с мыслями.

— А если я приглашу тебя поужинать сегодня? — спрашиваю я, чтобы перевести разговор на конкретные рельсы, пусть перед ней стоит один простой вопрос. Реакция её мне совершенно понятна. Не каждый день человеку вот так признаются в любви — даже ей.