Когда МХАТ выступал в Париже на Всемирной выставке в 1937 году, Германова написала Немировичу, прося свидания. Немирович ответил короткой запиской: «Нет, дорогая М. Н., мы увидеться не сможем»... Думаю, что она в тот момент вовсе не хотела и не мечтала о каком-то продолжении их романа. Если она и могла чего-то хотеть, то лишь возрождения вместе с ним некоего филиала Художественного театра — здесь, за границей...

Я знаю доподлинно, что Германова, отколовшись от качаловской группы, страстно ждала, что Владимир Иванович оставит Москву и приедет — чтобы с нею, именно с нею и с теми, кто захотел бы примкнуть, возрождать Художественный. Это было, конечно, наивно с её стороны.

А про фильмы её, я, к сожалению, могу сказать немного: они почти все сохранились в обрывках. Лишь фантазией, воображением, осторожным намёком можно представить несколько её ролей. Впрочем, есть свидетельства самой актрисы о том, как она играла в родном Художественном театре и в кино. Особенно интересен её рассказ про «Анну Каренину» — первую её кинодраму: «Для кинематографа я ещё до сих пор не играла. Я не знаю даже, играла ли бы и теперь, если бы мне предложили ещё сыграть. Но о роли Анны я уже давно мечтала. Заговаривали об этом и в Художественном театре. Но в “Анне Карениной” так много мелких сцен, что поставить их в театре невозможно. Пришлось от мысли инсценировать этот роман в театре отказаться. Но мечта сыграть когда-нибудь эту роль не покидала меня, и я с удовольствием приняла предложение исполнить её для кинематографа; я была уверена, что если поработать как следует, отдаться игре, то и в кинематографе можно создать настроение и получить картину, достаточно ярко передающую развитие действия этого романа. Приступивши к картине, я прежде всего настояла на том, чтобы предварительно были устроены репетиции. Они отняли у нас около 3 недель».

Ещё одно знаменитое имя, также фактически почти потерянное для нас на киноэкране, — Алиса Георгиевна Коонен (1889—1974).

...В детстве она была знакома со старым шарманщиком-эстонцем, чья маленькая внучка Тоня любила одну песенку. Безбожно коверкая русские слова, она пела:

Алиса обожала эту песенку — именно в той форме и в том звучании, как пела её Тоня, — и спела её на репетиции «Трёх сестёр». И так понравилась Станиславскому, что её сразу ввели в этот спектакль. «Я пела её всё время, пока была в Художественном театре». (Знаю из рассказа Веры Дмитриевны, что Коонен всегда пела эту песенку, когда её ожидали какие-то неприятные перемены).

Но в Художественном она не осталась — ушла в Свободный театр к Марджанову, а оттуда в основанный её мужем Александром Таировым в 1914 году Камерный театр. «Ей казалось, — писал Павел Марков, — что именно здесь — в режиссуре Таирова, на репертуаре Бомарше, Гольдони, Уайльда, на пантомимах Дебюсси и Донаньи, опираясь на обновляющиеся формальные задачи, она свободно овладеет театральностью, которая манила её в первые же годы сценической работы... Наиболее яркая представительница “эстетического театра”, она полностью исчерпала его возможности... Будет страшно, если гипноз прежних успехов остановит её рост».

Гипноз, по счастью, её не остановил — более успешно остановила сталинская власть. Её (и Таирова) уникальный театр — трагедийный, буффонадный, многозначный, высочайше и широчайше интеллигентский — оказался ожидаемо чужд официозному соцреализму. В 1949 году театр закрыли, Таиров, не выдержав гибели любимого детища, умер, а Коонен ушла из профессии, замкнулась в себе.

Вот как она рассказывала о неожиданном киношном крещении: «Наступало лето. В Москве было душно, пыльно, очень хотелось уехать куда-нибудь отдохнуть, но денег не было. Надо было подумать о заработке. И тут известный кинорежиссёр Касьянов предложил мне сыграть ведущую роль в картине “Девушка из подвала”. Я с радостью согласилась. Помимо заработка мне было интересно попробовать себя в кинематографе. Но сценарий картины не отличался оригинальностью, это была типичная мелодрама. Девушку, работающую в прачечной, соблазняет молодой богатый барин. Она попадает в среду развращённой золотой молодёжи и становится модной кокоткой, тяжело переживая своё падение. Прочтя сценарий, я заколебалась, стоит ли браться за эту роль, и пошла за советом к Таирову.

“Соглашайтесь, — сказал Александр Яковлевич. — Сюжет банальный, но Касьянов культурный человек, думаю, он сумеет снять штампы и пошлость сценария. А что касается героини, то я уверен, что у вас получится дама с камелиями, и вы будете вызывать слёзы у зрителей”.

Этот мой дебют в кино неожиданно имел большой успех. Меня наперебой стали приглашать сниматься, уговаривали бросить театр, сулили карьеру кинозвезды. Но я стойко отвергла все соблазны, отказалась даже от приглашения Мейерхольда сниматься в “Дориане Грее” Уайльда. Я согласилась сниматься ещё только в одной картине — “Дикарке”, которую ставил Гардин. Работать с ним было очень приятно, съёмки проходили главным образом на натуре...»

Она согласилась сниматься ещё в четырёх картинах, но сути это не меняет — романа с кино у неё не вышло. Впрочем, я видел останки её первой нескромной ленты и честно скажу, что мне она даже понравилась.

Добавлю ещё от себя: я был шапочно знаком с Алисой Георгиевной и могу поклясться, что никогда не видел столь сильной, столь победительной дамы. И в глуховатых нотках её голоса, и в деликатно-сдержанной улыбке, и в осторожных движениях рук она источала волю и какое-то вызывающее упрямство. Такой и осталась она в моей памяти — умной и вызывающе непокорной...

Почти забыта сегодня такая популярная в своё время актриса, как Наталья Ивановна Кованько (по отцу Фастович, псевдонимом стала фамилия матери). Она была дочерью офицера Черноморского флота, родилась в 1899 году в Ялте. Карьеру в кино начала в самое роковое и вроде бы неудачное время — в 1917 году. Дебютировала в постановках, снятых её мужем — популярным, хотя и не слишком ценимым культурной публикой режиссёром Виктором Туржанским. (Ханжонковский «Пегас» успел отозваться о его фильмах очень иронично).

До этого дебюта гражданской женой Туржанского была юная знаменитость, прима МХТ Ольга Бакланова. Но в самом начале революции они расстались, и главной актрисой этого самолюбивого режиссёра стала Наталья Кованько. Она стала его женой и в 1919 году вместе с мужем и другими работниками «Товарищества И. Ермольева» на греческом судне эмигрировала. Поначалу они оказались в Италии, но попытка с ходу обосноваться здесь кончилась неудачей, и вскоре актёры вновь объединились в Париже.

Появление Кованько в фильмах «Сказки тысяча и одной ночи», «Прелестный принц», «Денщик», «Песнь торжествующей любви» утвердили за ней звание звезды и первой красавицы. Возомнив себя звёздами мирового класса, в 1926 году они с мужем уехали в Голливуд, но через полтора года вернулись в Европу — по сути, несолоно хлебавши. Во Франции актриса продолжала сниматься в фильмах мужа, однако предпоследний заметный фильм с её участием, «Мишель Строгов» по роману Жюля Верна, был снят в 1924 году, а последний (и уже далеко не главный) — только через десять лет. К тому моменту её брак с Туржанским уже распался. Как она жила и работала эти десять лет, неизвестно.