— Нет. Это все. Дневник просто заканчивается. Как будтостраницы вырваны, чтобы мы ничего об этом не узнали. Но я кое-что нашел.Смотрите, это список тех, кто брал дневник почитать до нас.

Девушки взглянули на желтый листок, на котором были записаныимена представителей Голубой крови, бравших дневник на прочтение.

— Это все было так давно, они по большей части уже ушлииз этого цикла. Но вы взгляните на последнее имя.

Шайлер уставилась на читательский листок. Последняя подписьсодержала три буквы, написанные изящным почерком:

«КВА. 12.24.11».

— Значит, кто-то брал его в тысяча девятьсотодиннадцатом году, а это значит, что ему или ей…

— Сейчас уже больше ста лет, — вмешаласьБлисс. — Откуда нам знать, что он или она еще в этом цикле?

— Это вполне возможно. В любом случае, это нашединственный шанс.

— Ка-Вэ-А, — прочла по буквам Блисс. — Кто быэто мог быть?

— Ка-Вэ-А, — повторила Шайлер. Буквы были знакомы,равно как и паутинно-тонкий почерк. — Это инициалы моей бабушки. Корделияван Ален. И почерк похож на ее. Я уверена.

— Ты думаешь, она брала эту книгу? Может быть, оначто-нибудь об этом знает? — предположила Блисс.

Шайлер пожала плечами.

— Не знаю, но могу спросить у нее.

— Когда она должна вернуться из Нантакета? —спросил Оливер.

— Завтра. Мы с ней должны встретиться наблаготворительном обеде в пользу сохранения Центрального парка. Я едва незабыла! — спохватилась Шайлер.

— Оливер, так ты думаешь, именно эта штуковина,Кроатан, стоит за смертью Эгги? — продолжала расспрашивать Блисс.

— Думаю, да, — подтвердил Оливер. — Хотя япо-прежнему не знаю, что это такое.

— Но даже если мы это узнаем, Дилану это не поможет.Даже если Эгги убил какой-то Кроатан, то как мы докажем, что Дилан тут ни причем? Как докажем, что его подставили?

— Мы не сможем этого сделать, — вздохнулОливер. — Я имею в виду, вы не сможете. Не знаю уж, много ли от меня тутбудет пользы.

— Что ты имеешь в виду? — возмутиласьШайлер. — Ты уже много сделал.

И она посмотрела на него с такой признательностью, чтопарень даже покраснел.

— Ну да, в изысканиях. Это я могу. В этом мыспециалисты, но я ничего не смогу сделать для осуществления плана.

— Какого плана? — изумилась Блисс.

На несколько секунд Оливер сделался невероятно серьезным ицелеустремленным. Вся беззаботная шутливость слетела с него.

— Мы действуем так, как будто государственная системаработает на нас. Это не так. Вы должны думать как Голубая кровь. Мы никогда несможем убедить власти отпустить Дилана на основании того, что нам известно. Такчто нам придется сделать кое-что другое, — заявил он.

— И что же?

— Помочь ему сбежать.

Обед в целях сбора пожертвований для сохранения Центральногопарка был одним из самых важных событий в календаре общественной жизниКорделии. Обед устраивался в бальном зале «Плазы» и к приезду Шайлер был уже вразгаре. Девушка отметилась у регистрационного стола и, оглядев зал, обнаружилабабушку сидящей в самом центре, между двумя хорошо сохранившимисязнаменитостями прошлых лет.

— Моя внучка Шайлер, — представила ее Корделия,гордо посматривая на соседей.

Шайлер вежливо поцеловала бабушку в щеку, потом уселась застол, убрав со стула программку.

Этот ежегодный обед обеспечивал значительную сумму дляподдержания парка и ухода за ним. Для Голубой крови это было почти делом чести.Именно им принадлежала идея создать в центре Нью-Йорка оазис природы какнапоминание о Саде, откуда они были изгнаны так давно. Шайлер узнавала в лицомногих дам и общественных деятелей, присутствовавших на собраниях Комитета,сейчас они скользили от стола к столу, приветствуя гостей.

— Корделия… что такое Кроатан? — спросила Шайлер,вклиниваясь в обмен сплетнями.

За столом наступило молчание. Кое-кто из важных персон,подняв брови, уставился в сторону Шайлер и ее бабушки.

Корделия вздрогнула и раскрошила рулет, который как разрезала пополам.

— Здесь не время и не место для этого, — тихо произнеслаона.

— Я знаю, что ты знаешь. Мы видели это слово в одной изкниг в Хранилище. Там на листке стоят твои инициалы. Корделия, мне нужно этознать, — яростно шептала Шайлер.

На подиуме мэр благодарил дам-благотворительниц за их щедрыепожертвования и усилия по сохранению красоты и самобытности Центрального парка.Послышались аплодисменты, и под прикрытием этого шума Корделия резко оборвалавопросы внучки:

— Не сейчас. Я рассажу тебе потом, но не смей меняпозорить на приеме.

Весь следующий час Шайлер сидела угрюмая, ковыряя куринуюгрудку с пряностями, лежащую у нее на тарелке, и выслушивая бесконечную чередуораторов, которые описывали, какие нововведения и улучшения планируетсяпровести в парке в ближайшем будущем. Потом было слайд-шоу новой выставкиживописи и презентация грядущей реставрации фонтана «Вифезда».

И наконец, после вручения подарочных пакетов, Шайлер сбабушкой укрылись от посторонних ушей в древнем лимузине Корделии. За рулемсидел Юлиус, и теперь Шайлер могла получить ответы на свои вопросы.

— Так вы нашли дневник Кэтрин. Да, я оставила там своиинициалы, чтобы кто-нибудь их нашел. Я не знала, что это будешь ты, — снекоторым удивлением созналась Корделия.

— Это не я. На самом деле дневник нашел ОливерХазард-Перри.

— Ах да, Оливер. Очень славный мальчик. И изпревосходной семьи — для Красной крови, конечно.

— Не уходи от темы. Что такое Кроатан?

Корделия подняла стекло, отделяющее пассажирский салон отводительского места. Когда оно оказалось плотно закрыто, бабушка, нахмурившись,повернулась к Шайлер.

— То, что я собираюсь рассказать тебе, запретно.Комитет наложил вето на этот вопрос. Они даже пытались стереть это из нашихвоспоминаний.

— Почему? — спросила Шайлер, глядя из окна нагород.

Снова был пасмурный день, и Манхэттен словно бы прятался всыром тумане, призрачный и величественный.

— Как я тебе уже говорила, времена меняются. Старыеобычаи исчезают. Те, кто находится у власти, не верят. Даже женщина, котораянаписала этот дневник, отреклась бы от своих слов. Для нее было бы чересчуропасно сознаваться в подобных страхах.

— Откуда ты знаешь, что именно она бычувствовала? — поинтересовалась Шайлер.

— Просто потому, что я это написала. Это мой дневник.