Джек опустил голову. Он спроецировал этот образ на Шайлер,когда они танцевали, и использовал свои способности вампира, чтобы проникнуть вее чувства, так что ей показалось, будто она тоже ощущает прошлое. Но Шайлербыла ново-созданной душой. Ее мать, именно ее мать Джек искал сквозь века.Именно поэтому его так тянуло к Шайлер с той самой вечерней встречи перед«Кварталом-122», потому что ее лицо было так похоже на то, что преследовало егово снах.

Потом он взглянул на Мими. Его сестра. Его партнерша, еголучшая половина, его лучший друг и злейший враг. Она была с ним с самого начала.Именно ее руку он всегда находил, шаря вслепую во тьме. Она была сильной, онабыла той, что выживает. Она была источником его силы. Она всегда была рядом сним, всегда поддерживала его. Агриппина рядом с ним, Валерием. Элизабет деЛоррен-Лилльбон при нем, Людовике Орлеанском. Сюзанна Фуллер рядом с УильямомУайтом.

Мими перегнулась через подлокотник и взяла Джека за руку.Они были так похожи, они пришли из одной тьмы, через одно и то же изгнание,которое обрекло их вести бессмертную жизнь на земле, и вот они здесь,тысячелетия спустя, богатые и знатные. Мими погладила брата по руке, в глазах унее стояли слезы, как и у него.

— Что нам теперь делать? — спросил Джек. —Что с ней будет?

— Пока что ничего, — сказал Чарльз. — Мынаблюдаем и ждем. Тебе, вероятно, лучше держаться подальше от нее. И еще: твоясестра сказала мне о твоих тревогах, связанных со смертью Августы. Рад сообщитьтебе, что мы уже близки к обнаружению преступника. Простите, что так долгодержал вас обоих в неведении. Если позволите, я объясню…

Джек кивнул и крепче сжал руку сестры.

Следующая неделя пролетела быстро. Каждый день после школыШайлер и Оливер рылись в Хранилище, пытаясь найти какие-либо записи супоминанием слова «Кроатан». Они прошерстили все компьютерные базы данных,перепробовав все возможные варианты произношения этого слова. Но посколькубиблиотечные картотеки были компьютеризованы только в конце восьмидесятыхгодов, пришлось обратиться также к древнему бумажному каталогу.

— Могу ли я чем-нибудь помочь? — спросил кто-тоугрюмым тоном, когда Шайлер с Оливером в очередной раз сидели за столом,просматривая десятки старых книг и несколько карточек из, ящика «Ку-Ку».

— О, мастер Ренфильд. Позвольте представить вам Шайлерван Ален, — сказал Оливер, встав из-за стола и слегка поклонившись в знакприветствия.

Шайлер пожала старику руку. Он держался аристократическичопорно и был одет по эдвардианской моде — в китель и узкие бархатные брюки,какие уже давным-давно никто не носил. Оливер как-то рассказывал Шайлер оРенфильде — проводнике, который слишком серьезно относится к своей работе. «Онслужил Голубой крови так долго, что теперь думает, будто он и сам — вампир.Классический стокгольмский синдром», — сказал тогда Оливер.

— Пожалуй, мы сами справимся. — Оливер нервно улыбнулся.

Они, не сговариваясь, решили, что не будут проситьбиблиотекарей помочь им в поисках, поскольку инстинктивно понимали, чтозанимаются недозволенным делом. Если Комитет что-то скрывает и это «что-то»имеет отношение к слову «Кроатан», то, вероятно, им лучше помалкивать.

Ренфильд взял со стола листок бумаги, на котором Шайлерзаписывала в столбик варианты искомого слова. «Кроатан. Кроотан. Кроатон.Хроатан. Кроутан». Библиотекарь поспешно положил листок обратно, как будтообжегся.

— Кроатан. Понятно, — произнес он.

Оливер попытался придать тону небрежность.

— Так, одна штука, о которой мы слыхали. Ничегоособенного. Обычная внеклассная работа.

— Внеклассная работа. — Ренфильд мрачнокивнул. — Конечно. Увы, но я никогда не слышал этого слова. Вы непросветите меня?

— Кажется, это такой сорт сыра. Он имеет какое-тоотношение к старинным английским рецептам, — ответил Оливер с невозмутимымлицом. — С банкетов Голубой крови в шестнадцатом веке.

— Сыр? Ну, тогда ясно.

— Как рокфор или камамбер. Но, кажется, повкусу большенапоминает овечье молоко, — продолжал Оливер. — Или козье. Вполнеможет быть, что козье. Но не исключено, что и моцареллу. Как ты думаешь, Скай?

У Шайлер дрожали губы, и она не решилась ничего ответить,боясь, что голос ее выдаст.

— Отлично. Можете продолжать, — промолвилРенфильд, отходя от стола.

Когда он удалился на достаточное расстояние, Оливер и Шайлеррассмеялись, настолько тихо, насколько сумели.

— Сыр! — прошептала Шайлер. — Я думала, он вобморок брякнется!

Это был единственный светлый момент за всю неделю. Вслед запохолоданием нагрянула вспышка заболеваний. В школе свирепствовал грипп, инесколько учеников в последние дни отсутствовали на занятиях, среди них ДжекФорс. Очевидно, у вампиров не было иммунитета к вирусу гриппа. Шайлер такжеслышала, что с самой вечеринки Блисс запретили выходить из дому, кроме как вшколу. Но уроженка Техаса молчала как рыба. Даже Дилан пожаловался, что Блиссстала мрачной и отстраненной и к тому же ни на шаг не отходила от Мими.

Следующие дни были пасмурными и очень холодными — первыйпризнак приближения зимы. Весь Нью-Йорк стал серым — от зданий до висящего внебесах смога — как будто темная сырая туча накрыла город, подобно промокшемуодеялу.

Когда Шайлер вошла в ворота Дачезне, плотный туман нависалнад шумной толпой, собравшейся перед школой. Девушка миновала несколько белыхмини-фургонов различных новостных агентств со спутниковыми антеннами на крышах,прошла мимо репортеров, которые прихорашивались перед началом прямой съемки, глядяв карманные зеркальца — не растрепал ли ветер волосы, в порядке ли лицо?Повсюду стояли на треногах видеокамеры, кругом толклись фотографы икорреспонденты из газет и журналов — толпа была куда больше, чем даже в деньпохорон Эгти.

Несколько учащихся Дачезне сгрудились у парадной двери,наблюдая за этим столпотворением. Среди них Шайлер обнаружила Оливера и подошлак нему.

— Что происходит? — спросила она.

Вид у Оливера был угрюмый.

— Что-то ужасное. Я это чувствую.

— Я тоже, — согласилась Шайлер. — Еще однасмерть или что?

— Не знаю.

Они отошли к воротам. Из парадных дверей особняка Дачезнедва дюжих полицейских вывели парня. Лохматого, растрепанного, в потертойкожаной куртке.

— Дилан! За что? Что он сделал? — в ужасевоскликнула Шайлер.

Толпа репортеров и корреспондентов ломанулась вперед,наперебой сверкая вспышками и сыпля вопросами.

— Как вы это откомментируете?

— Зачем вы это сделали?

— Поделитесь своими чувствами с нашими читателями!