— Играют, и, конечно, Памеле не хочется от них отставать. Но дома ей приходится скрывать это. К тому же они видят, как те взрослые, которые запрещают, сами с азартом отдаются игре. А это учит детей лицемерить. Элли сказала, что ее мать любила играть в карты. Элли сама очень азартна. Очень. И это ее будущая проблема, с которой надо пытаться справляться уже сейчас. Я вижу один путь — понемногу давать ей играть, приучая к мысли, что игра — это просто игра, не больше, не меньше, а кроме нее есть еще много интересных вещей на свете. А пасьянс не самый худший вариант, он, как и шахматы, отлично развивает логику и память. Вы же не будете против шахмат, правда? Хотя ставки можно делать и там.

— Хорошо, Имма, вы, как всегда, меня убедили. Поражаюсь вашей мудрости и преклоняюсь, — склонил голову граф в шутливом поклоне.

В общем, граф полностью доверил мне детей. Через пару дней лекари осмотрели Элли и сообщили, что все плохое позади и девочка быстро идет на поправку. Граф собрался в дорогу, а у нас с Камиллой разгорелся скандал.

Мы с младшими девочками ушли гулять в сад, но ветер сменил направление, и сразу похолодало. Я пошла в дом за кофтами и пледами. В своей комнате застала Камиллу, выходящую из гардеробной. Испуганное выражение ее лица тут же сменилось надменным.

— Что ты тут делаешь? — насторожилась я.

Мало ли какую пакость затеяла эта враждебно настроенная ко мне девица.

— Не ваше дело, — огрызнулась она.

— Ничего, что это моя комната? — подивилась я такой наглости.

— Вы ничего не забыли? Это мой дом, не ваш. Где хочу, там и хожу, — заявила она.

— Это дом твоего отца. Твоего здесь — такая же комната, как и у меня, детка. Поэтому ты не имеешь права входить ко мне без спроса и в мое отсутствие.

— Я вам не детка. Повторяю — я уже взрослая! Поэтому вы — не моя нянька, вы мне никто.

— Это ты-то взрослая?! — поразилась я. — Камилла, давай начистоту. Поговорим как взрослый со взрослым. Все твои слова и поступки — детские и эгоистичные. Если бы ты была взрослой, ты бы думала не только о себе. А, например, обратила бы внимание на самочувствие и состояние твоего отца.

— А что с ним? — подавив в себе желание возмутиться и нагрубить мне, озабоченно спросила Камилла.

— А ты не видишь? Вот о чем я и говорю. Да на вашем отце лица нет. Худой, изможденный, осунувшийся, с мешками под глазами. Работает, изобретает, несет обязанности лендлорда и еще ваши постоянные детские конфликты разгребает. Это не хочу, то не буду! — передразнила я капризных девочек. — Гувернантки нам не нравятся… Граф должен давно по срочным делам уехать, а вас оставить не с кем. Он разрывается и подвергает свое здоровье риску. Если бы ты была взрослой, Камилла, то отец мог бы положиться на тебя и оставить сестер с тобой. Но ему не на кого положиться, у него нет поддержки в этом доме. Даже от собственных дочерей!

Выпалила я все как на духу этой эгоистке. Хотела быть взрослой? Получай!

— Я… я… — Камилла в замешательстве желала оправдаться, но не знала как.

— Что ты? Наконец твой отец нашел гувернантку, которая худо-бедно находит язык с младшими девочками. Но тебе не терпится все испортить. Я уйду, и дальше что? Доведете своего отца до приступа? Или дождетесь, когда он на самом деле решит, что вам безопасней находится в пансионе? Чего ты добиваешься своим поведением, взрослая Камилла? Против чего протестуешь? Такое ощущение, что никто из вас не любит отца.

— Это неправда! Что бы ты понимала!

— Тогда почему ты не видишь, что ему плохо?

Камилла потупила глаза.

— Подумай. Я предлагаю заключить перемирие. Чтобы твой отец смог спокойно уехать по своим делам и не волноваться за вас. Но перемирие включает в себя то, Камилла, что ты будешь меня слушаться. Я обещаю на тебя сильно не давить и представлять определенную свободу. Но если я сказала, что мы идем сегодня все вместе туда-то, то мы идем. Если сказала, что вечером в девять ты должна быть дома, значит, ты меня не подводишь. У меня нет желания специально навредить тебе. Но я отвечаю за вас перед вашим отцом, понимаешь? Если что-то случится, он спросит с меня.

Поскольку Камилла молчала, я сказала:

— Подумай до завтра. А сейчас ты скажешь мне, что делала в моей комнате.

— Я в этой комнате не из-за вас. У меня тут свои дела были, — сразу встала в защитную позу Камилла. — Это правда. Могу поклясться.

— Хорошо, не надо. Я поверю тебе.

Я кивнула головой, Камилла поспешила к выходу. А я сказала ей на прощанье:

— И еще, Камилла, для размышления. Памела считает, что ты ее не любишь. Она давно не видела от тебя ничего хорошего. Как и отец. Я все понимаю, ты потеряла мать. Эта утрата невосполнима. Но ты рискуешь сейчас потерять сестру и отца. Ты этого хочешь?

Камилла молча выскользнула за дверь.

А я поспешила взять кофту. Так, можно ли моих воспитанниц оставить на пять минут без наблюдения? Сейчас и узнаем. Потому что этого времени мне должно хватить, чтобы найти то, что Камилла решила здесь спрятать, если я правильно поняла цель ее визита без свидетелей в мою комнату. Уж кто как не дитя улиц знает, где и как проще всего организовать тайник. В моем приморском городе был один более-менее легальный способ заработать детям с трущоб. Мы рыскали по пляжу в поисках оброненных отдыхающими вещей. Дамы часто забывали на пляже зонтики, иногда ветер уносил шляпки, за которыми они не решались гнаться. Из сумочек выпадала мелочь — помада, зеркальца и маленькие пузырьки духов. Мелкие монеты тоже часто попадались в песке. Как и соскользнувшие украшения. За ними мы и охотились.

Конечно, настоящие драгоценности забирали смотрящие. Все они зорко следили за своими участками пляжа, знали нас наперечет и сразу вводили в курс дела. Но какие-то простенькие безделушки оставляли нам. Помню, моей добычей почему-то часто становились бусы: то из мелкого жемчуга, то из минералов, например, нефрита, те же ятариновые бусы. А мы потом продавали их на пляже, приставая к взрослым. Если их и покупали за гроши, то, конечно, больше из жалости или чтобы отвязаться от назойливых продавцов. Тут главное было не нарваться на владельцев этого имущества — могли и в краже обвинить.

Находились и те, кто сами обращались к нам с просьбой продать им утерянное.

— Понимаешь, это колечко — оно недорогое, безделушка, за которую дадут не больше двух тинов. А я дам золотой, если вы мне его найдете и вернете. Просто оно много значит для моей супруги. Как память, — приставал к нам один из отдыхающих, высокий юноша с пронзительно-синими глазами, как море, и поцелованными светилом волосами — так называли у нас волосы с выгоревшими прядями.

Несколько дней до этого мы видели его гуляющего по пляжу с женщиной. Они вечно ходили в обнимку, как прилипшие конфеты. Она, темненькая, заразительно смеющаяся, уворачивающаяся от него, и он, пылко влюбленный и постоянно тянущий к ней руки, чтобы прижать, потрогать, обнять.