– Нужно кое-что проверить на ферме. Если меня будут спрашивать, я скоро буду. Там еще работает кто-то из наших?

– Не думаю, все уже вернулись из-за дождя. Комиссар посоветовал дождаться, пока он стихнет, а потом вернуться на место. Он все еще надеется, что криминалисты освободятся и прибудут нам на помощь.

– Понятно… Антуан?

– Да?

– Если он спросит, где я, ты ничего не знаешь, ок?

– Как прикажете, шеф!

Инспектор мчался по ухабистой дороге, не заботясь об амортизаторах. Дворники с трудом справлялись с потоками воды, и ему приходилось напрягать все свое внимание, чтобы не очутиться в яме.

«Сандрина быстрым шагом пересекла лес. Дождь жалил ее своими ледяными иглами, в то время как плотный слой темных облаков медленно опускался вниз и уже касался верхушек самых высоких деревьев», – вещали динамики автомагнитолы.

Он доехал до фермы, припарковался возле ивы и некоторое время сидел в машине, оглядывая окрестности.

«Значит, вот что произошло… Детей принесли в жертву… Вот он, секрет острова…» Она упала на грязную землю и ударила по ней обоими кулаками, проклиная этот каменный бездушный кусок суши. Затем она раскрыла правую ладонь. Большой ключ все еще был здесь».

Дамьен заглушил двигатель и побежал к входу, не замечая, что ботинки утопают в грязи, не обращая внимания на высокую иву, длинные тонкие ветви которой громко хлопали на ветру. Оказавшись перед входной дверью, он сорвал печати, достал папку, которую укрывал от дождя под полой пиджака, и скользнул внутрь.

Инспектор не стал задерживаться в жилых комнатах и направился прямиком к погребу. Запах затхлости и разложения, казалось, стал еще сильнее, чем накануне.

Подойдя к лестнице, Дамьен включил свой фонарик и начал спускаться по ступенькам с таким почтением, словно собирался проникнуть в глубины гробницы, держа перед собой в качестве путеводителя снимок голой стены.

Он сел на матрас, выбрав точное место, откуда был сделан снимок. Рядом лежала тяжелая цепь, но он не решался к ней прикоснуться. Он закрыл глаза и вспомнил слова Сандрины:

«20 часов 37 минут.

В этот вечер на лестнице не раздалось никаких шагов.

Я осталась одна.

Забытая своими близкими, поскольку вокруг моей тюрьмы не было слышно ни одной полицейской сирены.

20 часов 37 минут.

Дверь открывалась, и до меня доносился аромат рагу, смешанный с запахом горячего шоколада, про который он никогда не забывал.

20 часов 37 минут.

Но время – понятие непостоянное.

Я успела насчитать только сотню, прежде чем стена стала такой же пустой и бесполезной, как часы без стрелок».

Дамьен встал и осветил фонариком стену, находившуюся напротив него, в поисках хоть каких-либо следов.

Ничего не было.

Его рука погладила цементную штукатурку, пробежала по шероховатостям, затем, не найдя ничего убедительного, он отступил на метр назад, чтобы окинуть взглядом стену. И снова он не нашел никаких видимых следов, ни отверстия от гвоздя, ни круга, нарисованного пылью и временем.

Дамьену пришлось признать очевидное, в то время как запах разложения становился все сильнее, словно придя в возбуждение от этой невозможной правды.

«Ну что, недостойный отец… Теперь мы позабавимся вволю… Я тебя предупреждал… Время – твой враг… Спроси у Мелани, что она об этом думает, ведь у нее было достаточно времени потанцевать со мной…»

– 20 часов 37 минут… – прошептал инспектор, отгоняя голос дьявола. – А ведь здесь никогда не было часов…

Третья веха

Дети

«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?»

«Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул»…

Гете «Лесной царь»

1

Сандрина смотрела из-под полуопущенных ресниц, как два силуэта покидают палату.

Когда дверь закрылась, она перевела взгляд на окно, по которому стекали капли дождя. Молодая женщина вспомнила, сколько раз это делала в погребе. Смотреть, как за подвальным окошком идет дождь, представлять себя под ним, с высунутым языком, ощущая его свежесть, вздрагивать, когда ледяные капли стекают за шиворот…

Еще в детстве она обожала бегать под проливными осенними дождями. Дождливая погода делала ее более живой, чем усыпляющие ласки летнего солнца, лучи которого лишали ее сил, оставляя лежать, апатичную и бесполезную, на берегу какого-нибудь водоема. Иногда мать водила ее в городской бассейн, где Сандрина проводила все свое время в воде, пытаясь улучшить свой рекорд по задержке дыхания, в то время как мать, не любившая плавать, предпочитала загорать на одном из многочисленных шезлонгов.

– Ты, видимо, унаследовала от своего отца это постоянное желание принимать себя за рыбу…

Вот так она оправдывала ту невидимую границу между ними, которая постепенно углублялась и расширялась, лишая их простых удовольствий, превратившись в итоге в гораздо более непробиваемую преграду, чем стена погреба, к которой ее запястье было приковано почти пятнадцать лет.

«Твой отец».

Любая ее оплошность, например, плохая оценка в школе или неподобающее поведение, имела у матери только одно объяснение – виноват отец. Она сделала его неким тотемом, очевидной причиной всех своих неприятностей, вынимая его из цилиндра своего лицемерия всякий раз, когда чувствовала себя бессильной, не понимая, почему ее ребенок ненавидит математику, почему он не может есть, не запачкав одежду, или по какой странной причине ее дочь равнодушна к полезным свойствам солнца и достоинствам загара. Если бы мать увидела ее закованной в цепь на этом матрасе, она наверняка бы сказала, что ее дочь любит устраивать спектакли. И что эту склонность к представлениям она унаследовала от отца, чертова прохиндея и балабола, на которого она потратила часть своей жизни, пока он не испарился, захлопнув за собой дверь их квартиры.

Сандрина пыталась бороться с одолевающей ее сонливостью, но все же закрыла глаза.

«Просто чтобы подумать», – сказала она себе.

Она понимала, что у нее мало времени.

Скоро этот полицейский начнет задавать себе вопросы, она была в этом уверена. Хотя Сандрина и надеялась, что ничем себя не выдала, она все же различила странный огонек в его глазах, в котором сквозило не только сомнение, но также нечто другое – твердое намерение выяснить правду.

Она спрашивала себя, откуда в нем взялась эта искра. Сквозь какие испытания ему пришлось пройти, какая тень медленно задушила огонь его жизни, превратив его в этот тлеющий уголек в глубине глаз?

Темнота окутала молодую женщину. Она переживала последствия своего побега, а лечение, назначенное врачами, мешало