— Лучше некуда.

Леонардо повел Мевис к двери, смущенно оглядываясь на Еву. Ева проводила их взглядом и в сердцах выругалась.

— И кому взбрело в голову, что эта крошка способна кого-то убить?! — Трина собирала свой инвентарь, возмущенно качая головой. — Надеюсь, Пандора сгорит в аду.

— Вы ее знали?

— Кто же ее не знал, Пандору? По крайней мере в нашей тусовке, и все ее дружно ненавидели. Правда, Бифф?

— Стервой родилась, стервой и подохла.

— Она только принимала наркотики или еще и приторговывала? — наугад спросила Ева.

Бифф покосился на Трину, пожал плечами.

— В открытую — никогда, но поговаривали, что этого добра у нее навалом. Болтали, что она не может обойтись без «Эротики». Она обожала секс и готова была в случае надобности загнать дурь очередному партнеру.

— А вам самому не приходилось быть ее партнером?

— Я предпочитаю мужчин. С ними проще.

— А вам, Трина?

— Я тоже предпочитаю мужчин — по той же причине. — Трина закончила складывать инструменты. — Кстати, не так давно до меня дошел слух, что она сочетает бизнес и удовольствие. Якобы появился какой-то остолоп, из которого она тянет деньги. Драгоценностей на ней и вправду стало что на елке иголок. Пандора любила увешивать себя настоящими камнями, но никогда не платила за них сама. Потому люди и решили, что она связалась с наркоторговцем.

— Как его зовут?

— Понятия не имею. Знаю только, что она в перерывах между выходами на подиум не выпускала из рук сотовый телефон. Конечно, это дело обычное, но однажды, помню, она уж очень нервничала. Не знаю, с кем Пандора говорила, но звонок был явно международный: ее страшно злила задержка со связью. Правда, с тех пор прошло уже три месяца…

— Она всегда носила с собой сотовый телефон?

— В сфере высокой моды и косметики никто без него не обходится. У нас, как у врачей, ни шагу без связи.

Ева освободилась только к полуночи. О спальне она не могла и помыслить и отправилась в кабинет, где можно было спокойно поработать. Она решила самостоятельно, без помощи Фини, отследить международный звонок трехмесячной давности с мобильного аппарата, которого в ее распоряжении не было.

Посвятив этому занятию час, Ева махнула рукой и поудобнее устроилась в глубоком кресле с намерением поспать. Внутренний будильник был поставлен на пять утра.

"Наркотики, убийство, деньги… — гудело в голове. — Одно всегда следует за другим. Найти наркоторговца… Опознать неизвестное вещество…

От кого ты прятался, Бумер? Как у тебя оказался образец состава и химическая формула? Кто переломал тебе кости, чтобы заполучить то и другое?"

Ева вспомнила изуродованное тело и тут же приказала себе не думать! Куда это годится — засыпать с такими мыслями? Ее и без того каждую ночь мучают кошмары.

"Может быть, лучше вообще не спать?» — подумала Ева, проваливаясь в сон.

Мигающая красная реклама за окном: «КОКА-КОЛА».

Ей всего восемь лет. Лежа в кровати, Ева смотрит на мигающую рекламу.

А вдруг этим вечером он не придет? Она уже перестала молиться, чтобы он забыл, где ее запер, или свалился замертво в первую подвернувшуюся канаву. Он всегда заявлялся вопреки любым ее молитвам.

Впрочем, иногда, если ей везло, он оказывался слишком пьяным: валился на кровать и начинал храпеть. Тогда она, дрожа и не веря в свое счастье, забивалась в угол и спала там.

Ева беспрерывно мечтала о бегстве, о том, чтобы каким-то образом открыть запертую дверь, спуститься с пятого этажа на первый. А если выпадала особенно отвратительная ночь, она мечтала о том, чтобы прыгнуть с пятого этажа. Короткий полет — и конец всем мучениям. Он больше не сможет ее тронуть… Увы, малодушие не позволяло ей подойти к окну и выпрыгнуть.

Она была всего лишь ребенком, и в тот вечер ее мучил голод. К тому же она отчаянно мерзла: в припадке злобы он сломал кондиционер, и в комнату нагнетался холодный воздух.

Ева поплелась в угол комнаты, где было устроено некое подобие кухоньки, и, наученная опытом, сперва постучала по полке, чтобы распугать тараканов. В ящике она нашла шоколадный батончик — последний. Он наверняка поколотит ее за то, что она съела последнюю шоколадку. Впрочем, он в любом случае найдет повод ее поколотить, так чего смущаться?

Ева проглотила шоколад не жуя и вытерла рот тыльной стороной ладони. Голод ничуть не утих. Она выдвинула другой ящик и наткнулась на заплесневевший кусок сыра. Лучше не думать, какие твари от него откусывали… Ева схватила нож и начала отрезать испорченные куски.

Внезапно за дверью послышались шаги, и от ужаса Ева выронила нож, и он звякнул об пол при его появлении.

— Чем ты тут занимаешься, малышка?

— Ничем. Я проснулась. Хотела выпить воды.

— Проснулась… — Его глаза были стеклянными, но не совсем остекленевшими, так что на передышку рассчитывать не приходилось. — Соскучилась по папочке? Подойди поцелуй своего папу!

Ева перестала дышать. Между ног, там, где он скоро сделает ей больно, заранее началось тошнотворное пульсирование.

— У меня болит зуб.

— Зуб? Ничего, я поцелую — и все пройдет. — Он с ухмылкой направился к ней. Потом ухмылка исчезла. — Ты опять ела без разрешения?! Отвечай, ела?

— Нет, я… — Но надежда на избавление умерла в тот момент, когда он с размаху ударил ее по лицу. У нее пошла кровь из губы, из глаз хлынули слезы; она зарыдала бы громко, если бы он не отучил ее от этого. — Я хотела отрезать себе сыру. Всего кусочек… Потом ты…

Он ударил ее еще сильнее — так, что из глаз посыпались искры. Ева упала и не успела опомниться, как он набросился на нее снова.

Теперь она кричала — слишком тяжелы и беспощадны были его кулаки. От боли темнело в глазах, но страх затмевал боль. Она знала: побои — далеко не худшее, что он мог с ней сделать…

— Прошу тебя, папа… Пожалуйста, пожалуйста!

— Когда дети не слушаются, их наказывают. Ничего, потом я тебя приласкаю, и ты снова станешь хорошей девочкой.

Его дыхание обжигало ей лицо. Почему-то оно пахнет леденцами. Он рвал ее одежду, и без того порванную, хватал, тискал, терзал… Внезапно его дыхание стало другим. Она хорошо знала эту перемену и боялась ее. Прерывистое, похотливое дыхание…

— Нет, нет! Больно, больно!

Несчастная юная плоть сопротивлялась. Ева лупила его кулачками, захлебываясь криком, потом совсем обезумела от страха и стала царапаться. Он взревел от ярости и заломил ей руку. Она услышала отвратительный сухой треск — это не выдержала ее кость.

— Лейтенант! Лейтенант Даллас!

Ева издала последний сдавленный крик и пришла в себя. По телу пробегали судороги. Во сне она так металась, что очутилась на полу.