— Молчи, женщина! — рыкнул на неё взбесившийся Иван Петрович, который покрылся нездоровыми красными пятнами и хрипел точно умирающий бык.

— Дорогой, дорогой! Успокойся! — схватила его за руку мачеха, перепугано глядя на оторопевшую Романову.

— Папенька, давай уйдёт, — заголосил Васька, подскочив к отцу. — Мы, конечно же, так дело не оставим! Будем судиться, но сейчас нам надо уйти!

— В Ад вы уйдёте, когда всё дворянское общество Петрограда узнает о недостойном поведении этого… даже не могу назвать вас сударем, — яростно отбарабанила Елизавета, уничижительно глядя на старшего Лебедева. — Вы не дворянин! А самый настоящий грубый, неотёсанный мужлан. Вам не в шелках ходить надо, а лес валить в Сибири!

— Да что ты себе позволяешь, девчонка?! — взревел Иван Петрович, окончательно выйдя из себя. Его напитанный гневом язык значительно опережал работу крошечного мозга, иначе бы он давно заткнул пасть и молча вышел вон, а не сопротивлялся Ваське и мачехе, которые пытались вытащить его из комнаты. Я же, глядя на эту сцену, молча взял хрустальный графин, налил воды в стакан и опорожнил его, а потом вопросительно приподнял бровь и показал графин шокированному душеприказчику. Мол, будешь? Тот отрицательно покачал головой.

Тогда я пожал плечами, потянул за руку раскрасневшуюся Романову и громко сказал:

— Лебедевы, вы же дворяне, а ведёте себя как собаки! Где ваше воспитание? Честь? Сударь Зиммер вон уже не верит в то, что вы можете быть родственниками усопшего!

— Тебе ли говорить о чести! — завопил Лебедев, тараща глаза.

— А почему бы и нет? Или вы можете уличить меня в бесчестном поступке?

— Да ты… ты… — задохнулся от бешенства мужчина и на эмоциях оттолкнул от себя жену. Та всплеснула руками и повалилась на пол, сильно ударившись затылком. Тут же из её глаз брызнули слёзы, и они слегка отрезвили Лебеда.

Он неуклюже бросился к жене, грузно упал на колени и стал тараторить:

— Дорогая, дорогая, прости меня. Я не хотел… Просто этот ублюдок вывел меня из себя. Дорогая, тебе больно? Я сейчас же отвезу тебя к лекарю. Васька, не стой столбом! Помоги мне поднять жену. А ты, Поль, быстро беги к шоферу. Пущай заводит автомобиль. А ты… — взгляд Ивана Петровича вперился в меня.

—… А я, наверное, иду к чёрту? Или скажите что-то про суд? Встретимся в суде?

— Вот именно! — рявкнул он, подхватил под руку плачущую женщину и вместе с сыном вывел её вон. Поль, Анастасия Юрьевна и Марфа ускакали вместе с ними.

— Кхем, я, пожалуй, тоже пойду, — проговорил Генрих Карлович, вставая с кресла. — Ключи от особняка на столе.

— До свидания, сударь, — бросил я ему вслед, покосившись на внушительную связку ключей. Такой легко можно оглушить человека, а то и голову проломить. На железное кольцо, кажется, были нанизаны ключи от всех дверей в доме, что, в общем-то, логично.

— Как самочувствие? — спросил я у Романовой, которая распахнула окно и подставила раскрасневшееся лицо струйкам свежего воздуха. — Воды?

— Не откажусь, — проронила она, постепенно успокаиваясь. — Ну и хам же этот Лебедев. Право слово, я даже не ожидала такого скотского поведения. Настоящий мужлан. Хорошо, что ты не его сын.

— Ага, — поддакнул я, протянув девушке стакан с водой.

Она сделала несколько глотков, вернула его мне и продолжила:

— Для меня теперь дело чести не дать ему заполучить этот особняк.

— Ну, вообще-то, у Лебедева есть все шансы получить дом, — задумчиво выдал я, посмотрев на красивые, старинные настенные часы с кукушкой. — Особняк же завещали Никите Ивановичу Лебедеву, а я по документам теперь Никита Алексеевич Шипицин.

— Душа моя, — снисходительно посмотрела на меня девушка, словно увидела перед собой ребёнка, сморозившего глупость. — В этом деле прав будет тот, кто договорится с нужными господами, а я знакома с этими достойными людьми. Мне думается, что я смогу убедить их оставить за тобой право владеть этим домом.

— Вы настоящая волшебница, Елизавета, — усмехнулся я. — И людей из темницы умеете освобождать, и особняки оставлять в нужных руках. Вам цены нет.

— Всё верно, — очаровательно улыбнулась Романова и вдруг сказала: — Я отлучусь ненадолго. Мне нужно припудрить носик.

Девушка удалилась, шурша юбкой, а я погрузился в невесёлые размышления. Итак, переговоры о мире с Лебедевым провалились даже не начавшись. И всё благодаря завещанию. Может, мне следует уступить этот дом Ивану Петровичу? Нет, жадность не даёт. Я как прикину сколько он стоит, так аж левый глаз дёргается. Мне придётся несколько лет играть в лотереи, дабы купить себе что-то подобное. Так что я поборюсь за этот чудный домик.

Глава 20

Романова вскоре вернулась довольная и посвежевшая, словно ходила не в дамскую комнату, а ездила на воды в отпуск минимум на месяц. При этом на её губах играла таинственная улыбка, а левая рука оказалась сжата в кулак.

— Елизавета, что так подняло тебе настроение? — вопросительно приподнял я бровь, почувствовав лёгкое беспокойство. Нет, вряд ли она сейчас вытащил из рукава стилет и заколет меня, однако выходки у этой девицы иногда бывают весьма странным. Стоит только вспомнить секс в карете, едущей с похорон Лебедева. То ещё было приключение.

— Расслабься душа моя, — проворковала девушка, разжала кулачок и продемонстрировала мне небольшой прозрачный флакончик. Внутри него плескалась какая-то зеленоватая жидкость, совсем не успокоившая меня. Моя фантазия жидкий яд рисует как раз такого цвета.

— Нет уж. Сейчас наоборот — впору как раз напрячься. Что это такое? — кивнул я на склянку, придав своему лицу серьёзное выражение.

— Это лекарство. Оно поможет твоей памяти пробудиться, — с мягкой улыбкой на устах объяснила дворянка, глянула на мою вспыхнувшую скептицизмом физиономию и чуть обиженно добавил: — Никита, ежели хочешь, то я первая сделаю глоток.

— Не надо, — поспешно буркнул я, гоня от себя мысль о возможном яде.

Зачем Романовой убивать меня? В этом нет никакой логики. Если в пузырьке и не лекарство, то максимум в нём томится какое-нибудь приворотное зелье. А вот ещё я продемонстрирую девушке своё недоверие, то она может сильно охладеть ко мне, так что придётся рискнуть.

Я решительно протянул руку, взял склянку из хрупких пальчиков дворянки и поднёс её к глазам. Чем-то эта жидкость напоминает